Юлия Скоркина - Истории у Синюшкиного колодца

Только вот чужая радость многим глаза колет!

И нет бы греться в лучах чужой доброты, так нет же: лучи эти погасить нужно, чтоб всем плохо было!

Извелась вся тётка Агафья. От зависти аж почернела вся. Вон, как Сашка по всей деревне, словно зерном, добрыми делами разбрасывается. И бабке Нюрке одинокой забор подправил. И сиротам соседским на обед утку принёс. Про огороды, старикам копанные, и говорить нечего!

А родной сын, Колька, только на лавке бока и отлёживает. Воды принести не допросишься! Везёт же некоторым…

К слову сказать, Санька к дому Агафьи не очень хож был. Заставал пару раз у колодца, вёдра помог дотащить. Да только подойдя к дому, встречал сына Агафьиного, увальня ленивого. Взял да и брякнул как-то тётке:

– Что ж это ваш Николай помочь не может? Чай, не болезный. Руки, ноги на месте.

– Ой, что ты, Сашенька, – запела Агафья. – Ещё как болеет, совсем силушки нет. Едим мало.

Хмыкнул парень, на рослого Кольку глядя, и, не сказав ничего, пошёл прочь. Больше он на глаза тётке Агафье старался не попадаться.

А Агафья меж тем злобу-то и затаила! И, когда совсем невмоготу стало, собралась она к своей сестре двоюродной в гости, в соседнюю деревню. Сестра та колдовать да ворожить умела. За хлеб да за муку и чёрными делами не брезговала. К ней бабы с деревень хаживали узнать про судьбу мужей на фронте. А некоторые кумушки друг друга так терпеть не могли, что ходили со злыми умыслами.

Человек ведь существо слабое да чаще злобное, а коли на твоём дворе корова померла, так почему ж соседушка должна тогда молочком лакомиться?!

Вот и Агафья пришла да и вывалила на неё всё, что накипело на сердце. И про Сашку этого проклятущего, и про его доброту и трудолюбие, от которых глаза колет, да что мать его хорошо пристроилась – мужика нет, а всё одно не перегибается на работе, всё сын на подхвате! А уж про то, что на столе их дичь всегда есть, и говорить нечего!

И нет бы на себя позлиться, что зависть чёрная душу гложет, что сына-увальня воспитала и жрать частенько нечего на столе. Да разве ж кто в своих бедах себя виноватым считает?

В общем, плакалась, плакалась да и уговорила родственницу дать ей совет, как Сашку извести.

Обряд был несложным. Нужно было уговорить Александра взять с собой Агафьиного Николая на охоту. А как они поглубже в лес зайдут, так Колька должен исхитриться и в глаза Сашке порошок заговорённый кинуть. Тогда в глазах у него свет померкнет и домой пути он не сыщет, а, пока незрячий по лесу бродить будет, может, его и зверь какой задерёт. На том и порешили.

Вернулась Агафья домой, сыну всё рассказала, а тот и рад стараться: Сашка ему давно поперёк глотки со своим добром. Как на улицу ни выйдешь, только и слышишь, что старики просят: «помоги, Коля», – а не поможешь, так всё с ним сравнивают. Вот, мол, Сашка молодец какой, а ты, Коля, лентяй нерасторопный.

На следующий день пришёл Николай к Саше с просьбой взять его с собой на охоту, мол, совсем тягостно, дома еды нет. Санька вроде и отказать хотел, да как откажешь, если человек помощи просит. Условились, во сколько завтра поутру встречаются, и на том разошлись.

В условленное время пошли ребята в лес. Александр давай по окраине ходить, а Николай знай себе талдычит, – мол, пошли глубже, там птица крупнее. Долго шли. Наконец остановились. И говорит Николай:

– Санька, глянь, мне в глаз что-то попало. Ветка стеганула по лицу, может, щепка какая залетела?

Подошёл Сашка вплотную к Николаю, чтоб посмотреть, а тот возьми да и швырни ему порошок прямо в лицо. Закричал Саша, за лицо схватился, – защипало глаза с неимоверной силой. Упал на колени, трёт их:

– Колька, что ты сделал?! – закричал он. – Как же я теперь из леса выйду? Ведь не вижу ничего.

– А никак не выйдешь, – озлобился Николай. – Сгинешь в лесу, так и надо тебе. Чтоб жизнь другим не портил! Сидел бы со своей матерью да не высовывался! Нет ведь, в каждой бочке затычка! Вот и посмотрим теперь, как твоей семье помогать будут, если прознают, что ты больше не появишься да с добром своим к другим лезть не будешь!

Плюнул со злобой в Сашину сторону и пошёл прочь от него.

Сидит Санька во мху на коленях, голову обхватил руками, и хоть вой! В глазах темень. Куда идти? Кого звать? А как о матери с сестрой подумал, так в голос от безысходности и закричал.

Да толку-то! Лес густой, дремучий. Бабы так далеко не заходят, а старики и подавно по краешку леса гуляют.

Сколько Сашка просидел, то неведомо.

Встал потихоньку и наощупь, от дерева к дереву, побрёл, куда душа вела.