Алекс Дроздов - Властелин сознания

Из открытого окна на меня потянуло могильным холодом. Я чувствовал животом, внутренностями, как она смотрит на меня в упор.

В голове постепенно возник тихий свист.

Я с огромным трудом оторвал руки от ограждения. «Уходи», – чей-то голос звучал в голове. Густая и чёрная, как смола, жидкость потекла из-под «Неона», и, развернувшись параллельно поверхности асфальта, закачалась как змея, пытаясь обогнуть стойку ограждения. Она парила в воздухе в полуметре от меня. Свист усилился и стал почти оглушительным.

Холодный пот выступил на лбу, ноги стали ватными. Какая-то непреодолимая сила тянула меня туда, на дорогу, к машине-призраку.

Собрав всю свою волю, я всё же сделал шаг назад, к лестнице, ведущей вниз….

Часть 1.

Знаки Золотого Тельца.

Глава 1.

Перестройка оказалась неожиданно скорой на расправу. Пожалуй, даже слишком скорой. Нет, умом я понимал всё, принимал и радовался возникающей свободе. Но там, глубоко, где-то в подсознании, всё осталось по-прежнему – так, как нас всех учили. Меня поймут те, кто жил в те времена, когда были «все равны». Даже те, которые успели захватить совсем небольшой «кусочек» брежневской реальности.

Все эти годы я думал о морали. Не о «Моральном кодексе Строителя Коммунизма», нет. С раннего детства колоссальная машина социалистической культуры внушала нам систему ценностей, с её точки зрения, нам, как винтикам СССР, необходимую. Казалось, что эта машина работала безукоризненно и максимально эффективно, исправно стандартизируя миллионы умов. Да, мы могли измениться внешне, могли изменить поведение и даже стать бизнесменами. Но в подсознании многие из нас категорически отрицали это. Мы стали передовыми, свободными, богатыми, и, казалось, уже ничто не напоминало о нашем недалёком прошлом. Мы были почти уверены, что с коммунизмом в сознании покончено навсегда. Почти уверены. Почти. Мы презрительно смотрели на экран телевизора, на пенсионеров, несущих портреты «отца народов» и на красные флаги. И не желали верить в то, что всё это всё равно оставалось глубоко внутри каждого из нас.

Мы оставались «совками» в глубине чувств. На уровне воспитания. На уровне страха. На уровне инстинкта. Но кто знает, возможно что это была и неплохая мораль… Всё лучше, чем её полное отсутствие….

Нас ещё много. Достаточно много. Мы ранимые, иногда добрые и отзывчивые, сентиментальные. Нас этому учили. Мы впитали это в свои души со школьной литературой шестидесятых, семидесятых. С фильмами и демонстрациями. С пионерскими слётами. С водкой в подворотнях на 1 Мая и 7 Ноября.

И сейчас всё это играет с нами злую жестокую шутку.

Жизнь вокруг нас, вот таких «ископаемых», менялась стремительно. Скорлупа трескалась, и падала, несмотря на тщетные усилия подсознания. Можно было замедлить этот процесс, затормозить на какое-то время, стараться не вступать в связь с новым миром, не принимать к сердцу всё это, участвуя в нём только умом. Но это не спасало, конечно. И я думал об этом. И о себе. Чисто риторически я задавал себе один и тот же вопрос: как долго можно будет прятать голову в песок? Пять, десять лет?

Новый мир наступал неумолимо. И очень скоро я это почувствовал….

…Эта история не закончилась и по сей день. Когда она началась, я жил один в двухкомнатной квартире на улице Остужева, недалеко от Садового кольца. Это был почти центр. Впрочем, почему почти? Это и был центр. Квартира досталась мне по наследству. Отец честно отслужил положенный срок в погранвойсках, демобилизовался и устроился на АЗЛК, там он и получил эту квартиру. Через два года после его выхода на пенсию умер Андропов, и началось всё это. Может быть, и это обстоятельство сослужило свою роковую службу – отца не стало ещё через год. После смерти отца мать прожила недолго – казалось, что они, старики, были одним целым. Комсомольцы. Я же, как и все, пришёл с армии, быстро «нагулял» себе жену. Первое время мы жили у моих, позже на съёмной квартире. Почти сразу после похорон – снова у нас.

А потом Валя ушла. Всё случилось как-то тихо. Детей у нас не было. Как гласит закон Мэрфи, если что-то пришло легко, а потом так же легко ушло, подумай – а твоё ли это было? Порой я удивлялся своей циничности, но таков я был. Не знаю, почему, но в душе ничего не осталось, ни плохого, ни хорошего. «Николай, честное слово, ты какой-то вялый. Аморфный. Прямо как медуза. Нельзя же быть таким», – говорила мать. И как каждая мать, она ошибалась, но только наполовину. Снаружи я был флегматик. Но внутри – ? Короче, я был согласен со стариком Мэрфи.