Эдвард Ли - ИЗУВЕЧЕННАЯ ПЛОТЬ

Щелкнула дверь.

- Не терпится начать? Если так, то круто.

Из ванной она вышла голой. Хейтон уставился на нее, как истукан...

Она пересекла комнату пятном яркого света.

- Хм?

- О, нет... - сглотнул Хейтон. - Никакой спешки.

- Хорошо. Можно, я посижу минутку. У нас вся ночь впереди.

Она села на противоположный край кровати и, не глядя на него, потянулась за своим виски. Ее обнаженная нога нежно легла у него между ног.

Хейтон был готов лопнуть от возбуждения.

- Во Флориде, на самом деле, очень жарко . А нам иногда приходится бродить по четырнадцать-пятнадцать часов, чтобы получить необходимое. - Ее непринужденная болтовня сопровождалась похотливыми движениями ноги. Хейтон надеялся, что у него не стучат зубы.

- П-правда?

- Ну, да.

Она втянула в рот кубик льда, покрутила его языком, потом выпустила обратно в стаканчик.

- Я исходила уже все восточное побережье.

Мозг Хейтона разделился. Одна половинка сосредоточилась на ее сногсшибательном образе, другая старалась оставаться прямолинейной.

- Тогда почему работаете здесь? На севере должно быть прохладнее, как, впрочем, и в любой другой части страны.

Она фыркнула, обводя взглядом комнату.

- Да, прохладнее, но там долго не проживешь. На севере все клиенты какие-то чокнутые. Нью-Йорк, Балтимор, Бостон - срань господня. Бывают вообще конченные отморозки.

Хейтон едва слышал ее. Он просто смотрел...

Ее нагота не казалась какой-то пошлой или уродливой - женская красота во всем ее великолепии. От зрелища ее грудей он чуть не застонал - размером с дыни, только белые, как взбитые сливки. Его влекло не материнское молоко (как лактофилов), а ее полнота в целом - налившиеся груди, раздутый живот, кровь и мозг, готовые взорваться от избытка гормонов. Конечная фаза в процессе оплодотворения. Одна человеческая жизнь наполняется другой. И та же самая полнота формировала образ, к которому он испытывал влечение, такое же уверенное и отчаянное, как у здешних "ночных бабочек" к "крэку".

Это был мощный, не поддающийся четкому определению образ ...

Бледно-розовые ареолы, растянутые до диаметра пивной банки. Этот образ пьянил своим контрастом - резко очерченные розовые пятна на фоне белых как снег грудей. Взгляд Хейтона скользнул вниз, по роскошному, растянутому до предела животу, к вывернутому наизнанку желудю пупка. Ниже было все довольно тщательно выбрито. Хейтону это напомнило восхитительный плотский пирог.

Она закурила сигарету и села, чтобы дать алкогольному опьянению снять явную тягу к наркотикам.

- Ты же не думаешь, что с беременностью у меня появилось больше клиентов.

Казалось, она поймала себя на слове.

- Но нет. Я вовсе не специально "залетела". Черт, я же не больная. Просто хочу сказать, что здесь полно парней, вроде тебя.

Ее нога продолжала работать в его паху.

- На самом деле, этому есть название.

- Хм?

- Сексуальное... влечение... к беременным женщинам. Называется "сайсолагния".

Она покосилась на него.

- Мне без разницы!

- Думаю, - произнес он, почти заикаясь, - у нас у всех... есть свои слабости.

- Ну, да. Согласна. Но если никто никому не причиняет вреда, что тут плохого? - Она опустила взгляд на свой живот, будто почувствовав лицемерие в своих словах. - О, да, знаю, о чем ты думаешь. Я причиняю вред этому ребенку, ну да...

- Я так не думаю...

- ... но я не хочу. Сигареты? Бухло? Это не пустяки. Вы, парни, все прекрасно знаете, что я покупаю "крэк" на деньги, которые вы мне даете, верно?

Хейтон кивнул... но не мог оторвать глаз от ее восхитительной плоти.

- И я знаю, что то дерьмо, которым я занимаюсь, причиняет вред ребенку. Я не вру. Но ничего не могу с этим поделать. И я не просила помочь мне забеременеть. Я могла сделать аборт. Причем, бесплатно.

Несмотря на тревогу и нарастающее возбуждение Хейтон спросил:

- Почему не сделали?

- Потому что, если б я не забеременела, не было бы и ребенка. Но я забеременела , либо потому что у кого-то из клиентов лопнула резинка, либо я была слишком упоротая, чтобы заставить его ее надеть. И, да, я знаю, что то дерьмо, которым я занимаюсь, причиняет ребенку огромный вред. Но проходит двадцать лет, и ты говоришь ему, "Эй, малец, ты - ребенок шлюхи и ты такой урод, потому что твоя мамаша курила "крэк". Надо было сделать ей аборт? - спросишь ты его. Зуб даю, он скажет, нет.

Она пожала плечами.

Это была интересная точка зрения, хотя и нестандартная. Но, по правде говоря, Хейтону было все равно. Он считал, что проблемы других людей - как и их ошибки - его не касаются.