Евгений Сысоев - Праздник смерти

13 июня. Провалы продолжаются каждый день. Все тот же сценарий. Пустая бутылка и новое имя на холсте. Из всех камней остался только один, на котором не было надписи. И остается ровно один день до сдачи картины. Теперь я точно знаю, что имел в виду коллекционер, когда говорил, что картина еще не окончена. Еще не на всех камнях были имена. Но скоро это закончится. Осталось всего лишь одно. Нужно пережить последний провал, и я смогу вернуться в нормальную жизнь, когда полностью избавлюсь от картины. Ответов на все это я больше не ищу, это бессмысленно. Почти месяц живу в этом аду, пропитанном страхом и невыносимой болью. Скоро все закончится.

15 июня. Я проспал до полудня. Встав, тут же направился в мастерскую, чтобы убедиться, что последнее имя появилось на последнем могильном камне. Я вошел и застыл. За холстом сидел коллекционер и что-то поправлял кистью на моей работе. Он сказал, что я забыл нарисовать тропинку, ведущую от ворот кладбища к собору. Я удивился и хотел оправдаться, ответив, что думал, будто он имеет ввиду совсем другое, а именно – безымянные камни на могилах. Он подтвердил, что и это тоже. Когда я подошел к картине поближе, чтобы посмотреть чье имя было там, то замер от ужаса. Там было мое имя. «Макс Банди 15.06.2009». Я открыл рот от изумления, но страх сковал все мое тело, и я не смог произнести ни слова. А коллекционер злобно хохотал мне в лицо, а когда прекратил, то откуда-то достал тубус, открыл его и показал мне свои картины. На каждой из них был я. И я на них кого-то лишал жизни. Новая картина – новый сюжет, новое имя. Все они совпадали с именами на моем холсте. Но последняя из его работ была особенной. На ней были только мы с ним. Я стоял во весь рост, и из моего тела, словно отделяясь от меня, вылезал он – коллекционер. Он жил во мне. И когда память меня оставляла – это означало, что я давал жизнь ему. В моем теле жили два человека, а вернее сказать – два чудовища.

Он аккуратно все свернул и убрал обратно в тубус. Мою картину он взял в руку и неторопливо зашагал к двери. Напоследок он остановился, обернулся, достал из внутреннего кармана своего пиджака бутылку и какую-то таблетку, сказав, что я знаю, что с этим делать, и поставил на стол, рядом с дневником. Дверь захлопнулась, и я остался наедине с самим собой. Сейчас я сижу с налитым стаканом виски и этим маленьким круглым спасением. Спасением от этого проклятья, что я ощущал на себе больше месяца. Да, он был прав. Я знаю, что с этим делать. Сейчас я налью полный стакан, возьму в рот таблетку и запью ее страстно обжигающим виски. И все это прекратится. Навсегда…

6 августа 1922 года. Ото сна меня пробудил почтальон, старик, еле стоявший на ногах. Он вручил мне загадочный конверт. На нем было мое имя. В графе отправителя значилась юридическая фирма «Коулз и сыновья». Поблагодарив старика, я принялся распечатывать письмо. Текст его был следующим:

Уважаемый мистер Хайль. Вот уже не один десяток лет я являюсь личным нотариусом вашего дорогого дядюшки, мистера Эдгара Хайля. Имею честь с прискорбным чувством сообщить Вам, что Ваш близкий родственник скончался 3 июня сего года. Родных, помимо Вас, за всю свою тяжелую жизнь у него не было. Поэтому все свое имущество, нажитое непосильным трудом, он завещал Вам. За всеми деталями данного завещания прошу явиться в мою нотариальную контору.

С уважением, А. Коулз.

Не могу сказать, что прочитанное меня сильно расстроило (я имею в виду кончину моего родственника) или, наоборот, ввергло в истерическую радость. Мне было ровным счетом все равно. Но письмо меня заинтриговало. Я мало общался со своим дядюшкой при жизни и уже зрительно не помнил его. До сих пор я пытался выжать из себя хоть какие-то воспоминания о его жизни. Но, увы. Ничего вспомнить не смог.

На следующий день я купил билет на паровоз и отправился на самый север страны. Дорога заняла около шестнадцати часов. К счастью, мне попался приятный собеседник, и путь промчался стремительно. В пункте назначения на перрон вышел только я. Никто не выходил, и никто не садился. Полуразрушенный вокзал, словно после ужасной бомбежки, всем своим видом отталкивал меня от этого места. Но дороги обратно уже не было. В течение часа я добрался до нужного места и открыл двери кабинета мистера Коулза.

Мне он показался чем-то сильно встревоженным. Пожилой мужчина, на вид около шестидесяти лет, небольшого роста, худой, слегка сутулый, с проседью. Он вежливо меня поприветствовал, словно мы были знакомы всю жизнь, и пригласил за свой стол.