Александра Васильева - Глазами маски

– Я люблю ее, люблю свою сестру. Люблю страшно, очень страшно. И грешна моя любовь, так как это любовь не брата к сестре. Я не просто так сказал, что в те первые минуты, когда я еще не знал, кто она, в те минуты любовь моя была чиста. После оглашения правды любовь осталась, но на нее вылили целую улицу грязи, и стала она дурна, пошла, мерзка, ну, какие еще эпитеты у классиков для моей любви… – Азраил осекся на полуслове и стих. – Говорил уже…

Все по-прежнему молчали, то ли не зная, что сказать, то ли зная, что, если скажут, выйдет непременно плохо, ненужно, неуместно. Квентин был потрясен. Собрав все мужество, какое было, а такового было немного, он теперь с видом великомученика давил в себе слезы. Хэпи ожидал чего угодно, но только не того, что услышал. Руфус был мрачен, но, казалось, нисколько не удивлен. Хэпи даже подумал, что Руфус знал об этом. Он посмотрел на Руфуса долгим темным взглядом. Руфус поймал его, и посмотрел ответным, угольным. Хэпи отвернулся, его глаза заныли. Он поправил съехавшую на них косынку, украдкой взглянул на Азраила и заметил, как Руфус, вынув из кармана какой-то пузырек синего стекла, вылил его содержимое тому в бокал. Никто, кроме Хэпи, похоже, на это внимания не обратил.

– Ну вот… – порывистым движением Азраил взял бокал и залпом выпил. – Вот я вам и рассказал о своей тайне.

Странно, ему не было страшно от вылившихся, давно таившихся по углам души слов. Легкое безразличие выразилось в глазах, стоило ему высказаться до конца.

– Необычно, – произнес Хэпи глухо, и ему показалось, что он сейчас умрет от стыда за сказанное.

Но Азраил совершенно спокойно ответил:

– Согласен.

Прошла еще минута, и тут раздался голос Руфуса, тихий, едва слышный:

– Я ведь мог распознать раньше… Отчего же не распознал? Его никто не понял. Хэпи никак не ожидал, что Руфусу, по красноречию равному любому в их театре, тоже, нечего сказать. Оставался Квентин, который по-прежнему молчал, мужественно давя слезы. Наконец он произнес:

– Азраил…

Хэпи ждал продолжения, но Квентин не собирался продолжать: история Азраила повергла его в ужас. Однако Азраил его понял.

– Да, Квентин. Да. – Он устало вздохнул. – Действительно, тут не о чем говорить.

* * *

Найт летел по ночным улицам, со свистом заглатывая воздух. Он ни о чем не думал, ничего не боялся. Никогда не слышавший собственного сердца, Найт вряд ли мог зафиксировать его скачок и тем самым определить момент своей смерти, потому Найту иногда казалось, что он уже мертв, и, уже мертвый, он продолжает лететь вперед. Его неулыбающиеся губы были плотно сжаты. Дороги, улицы, овраги, и опять – дороги, бордюры, запрещенные полосы. Найт любил ночь за отсутствие людей, за ее слепоту. Волосы его трепал ледяной ветер, и оттого они казались словно вставшими на дыбы.

Куда бы Найт ни ехал, куда бы ни стремился, одно чувство неотвязно преследовало его, гналось за ним, поджидало на каждом углу. Это было ощущение плоскости мира. Найт никак не мог ощутить его глубины. Глубина представлялась ему неизведанной мерой. Единственное, что он воспринимал, – сплошную протяженность, и ее хотелось разорвать, проникнув куда-то дальше, за пределы, которые были повсюду.

Одни пределы, границы, грани, хитро перетекающие в другие. С детства Найту было присуще странное виденье мира. С детства ему чудилось, что он именно тот, кто может разорвать, сломать и проникнуть, открыть что-то новое и забрать себе, безраздельно им овладев. Но он только мчался по все той же плоскости и не мог ничего изменить.

* * *

Не произнеся ни слова, Руфус закрыл дверь за Квентином и Хэпи, вернулся в комнату и сел в кресло напротив Азраила.

– Что же это с тобой сделали? – Вопрос звучал риторически. Руфус вздохнул. – Видишь ли, в игре все перемещения фигур мотивированы любовью. Считается, что чем та безнадежнее, тем крепче связь между хранителем и… – он не договорил. —Этот браслет тебе ведь подарила Заретта? – Руфус указал на бронзовую змею, сжимающую запястье Азраила.

Азраил кивнул.

– Ну конечно. Все сходится. Лук амура. Его стрелы пронзают сердца насквозь. Раньше этот лук принадлежал мне… – Он снова осекся, над чем-то задумавшись. – Мы ведь познакомились с тобой в тот же день, когда ты встретил Заретту?

Азраил опять кивнул.

– Игра – забавная штука, – протянул Руфус. – Кто бы мог подумать, что это ты.

Азраил был в той степени опьянения и усталости, когда можно считать весь мир большой игрой, владеть луками амуров, а главное, ни в чем не сомневаться, воспринимая все происходящее как данность.