Максим Шешкаускас - Хохот Демиурга. Мысли в моей голове

И молчание вокруг огня и галдежа одноклубников. Обедаем, но кусок в горло не лезет. Павел дает команду собираться, но какой он мне командир!

Позади волоку ноги, это все Андрюша виноват, кто же еще. А я то! А Павел каков! Конечно, слабак он и баба, это сразу было видно. И даже при сплаве он сдался и не довел команду до конца. Но я ведь не такой, как он. Я мужчина, который ведет себя так, как подобает мужчине – не плачет, когда больно, терпит, идет вперед. Я опора. Я капитан хоккейной команды, как никак. Я не включаю заднюю – только вперед!

Каноэ – то самое, что мы вынесли на берег. Молча беру у Мишки весло.

Я-то дойду. Если есть неописуемое место, которое хоть раз в жизни стоит увидеть, я увижу его сейчас же.

Погрузившиеся в ледяную воду пальцы сводит судорогой, но ничего – сейчас пройдет. Сильнее гребу от берега – Павел кричит, но после признания я его не слышу – он для меня никто. Помню, что ель можно пройти в месте излома, но почему-то оказывается, что одному каноэ сложнее лавировать, чем командой управлять рафтом. Опрокидываюсь в воду, грудную клетку и горло мгновенно сковывает спазмом. Но, раз ты сейчас меня слушаешь, понимаешь же, что это далеко не конец?

На поверхность воды поднимает Павел, одной рукой держит меня, второй держится за упавшее в воду дерево. Лица вплотную. Волна омерзения скрючивает больше, чем холодная вода – изворачиваюсь и головой бью в лицо, затем отталкиваю этого педика. Он исчезает под водой где-то под деревом. На место поспевают водники-спортсмены… В отличие от меня, Павла уже не спасли. Его и нашли-то только под вечер. Что я испытывал? Конечно же муки совести, ведь никто не делает зла по своей воле. И о признании Павла я никому ничего не сказал. Я еще глубже замкнулся в себе, возможно именно этим расширив внутренний мир…

А теперь опять перейдем к мистической части рассказа.

Павел появился не сразу. Так же, как и вы все, он пришел на третий день.

Я только-только начал приходить в себя после случившегося, ну как приходить – просто в тот день меня разбудил отец и сказал, что нечего отлеживаться, ведь я живой, значит, пора в школу. И вот, еле перебирая ногами, я тащусь под холодным моросящим дождем. И, представь, ранняя весна, мрачное утро, грязь и талый снег, по тротуару идет одинокий ребенок, внутри у которого еще хуже, чем вокруг. И вдруг этот ребенок слышит отчаянный клич своего давно мертвого брата внутри. Представил? Каково быть этим ребенком, а? Но что-то я не о том, не нужно мне твое сочувствие…

Клич Андрюши был настолько тревожным, что я отозвался незамедлительно, для прохожих застыв под дождем. Внутри у меня вечное лето, так что неудобств я не испытывал, только потом заболел, но это было потом.

Мизансцена была будто поставлена режиссером, выражения у обоих были вполне говорящие: Андрюша стоял напротив Павла, оба смотрели друг на друга с испугом – Павел с диким, Андрюша со смешанным с любопытством и радостью, предвкушая конец своего одиночества. Я даже почувствовал себя третьим лишним, смотря на них растерянно и пугаясь, что сейчас придется включаться в разговор с покойниками.

Что это? Как это? Павлу требовались объяснения. После того, как он вымерил шагами не один десяток кругов, общипал себе все руки, вырвал клок волос и сильно избил кулаками грудь, он поставил нас с Андрюшей рядом плечом к плечу, встал напротив и потребовал спокойного, несбивчивого пересказа. Мы, подчиняясь авторитету взрослого, дополняя друг друга, на некоторые моменты отвечая дополнительно, рассказали историю с самого начала – можно сказать, Павел-то и завел традицию вводить в полный курс дела каждого пришедшего – так вам легче свыкнуться.

«Ты здесь уже больше двух лет? Как такое возможно? Отсюда должен быть выход! Так, начинаем исследовать территорию». – Не в характере Павла было подчиняться обстоятельствам. Он начал предпринимать попытки, по привычке легко переняв командование в свои руки.

Мы работали в течении месяца, изучая мой внутренний мир, в котором, по необъяснимым обстоятельствам были заперты двое мертвецов. Павел все пытался найти границу, но получалось, что мои просторы безграничны. Павел требовал от меня, и чем дальше, тем настойчивее, изменять ландшафт, пытаться рассечь воздух, воплотить безумный лифт, уходящий до бесконечности в небо и в недра земли. Пытался действовать он и в реальном мире – я в библиотеках искал какие-то колдовские заклинания, часами простаивал у могилы инструктора.