Яков Пешин - Рассказы 3

Ночью выл.

В одиннадцатом классе выяснилось, что вступительные экзамены во всех университетах заменены на тесты. А это означало, что я могу сдать русский. А это означало, что я могу поступать, куда угодно, ведь с остальными предметами проблем у меня не было.

И родители принялись старательно проедать мой мозг вопросами профориентации.

Помню, мама позвала на кухню и заявила:

– Иди в наш политехникум. На матмех или физику. Сейчас дефицит инженерных кадров.

– Но я не хочу.

– Сам понимаешь, с твоим русским в гуманитарии тебе путь закрыт.

– Мама, я почти не допускаю ошибок. И есть еще время, чтобы научиться не допускать их совсем.

– Ну и куда ж ты собрался, умник?

– Я… – я не знал, что сказать, и ляпнул первое попавшееся: – На философский.

– Совсем дурак? Если тебе мозгов не хватает понять, я объясню. Мы плохо живем, потому что твой папа решил, что у него есть призвание. И теперь он журналист в занюханной газетенке. А я хотела бы хорошо жить. И хотела бы, чтобы ты хорошо жил.

– По телеку говорят, хорошо жить грешно, – попытался я сострить.

На меня глянули со странным презрением и ответили:

– Я, знаешь, грешный человек. Как и все мы.

В тот момент я ее почему-то ненавидел. А ближе к выпускному решил сбежать. Даже со Степой договорился, что сразу после окончания школы перекантуюсь у него с недельку. Ну, Степа-то за любой движ был. Заранее наплел что-то там своим родителям – уж не знаю, что именно. У него вообще родители были спокойные, как два танка.

Прошел единый экзамен. Отгремел выпускной.

На выпускном я целовался с Соней – была у нас такая девочка, невзрачная, но миловидная. Поговаривают, кто-то и не только целовался в праздничном угаре – мне, увы, не свезло, Соня оказалась скромной.

От пьянки было весело и была решимость. Я вернулся домой среди ночи (даже не помню, как дошел), собрал все необходимое – точнее, то, что мне казалось необходимым с учетом моего состояния. А потом отключился на полу.

Утром выяснилось, что похмелье – это когда тело дрожит и голову будто свинцом заполнили. Я почему-то был весь в синяках, с напрочь разбитым лицом. Папа принес минералку, перекись и пластырь. От перекиси лицо жгло.

Позже я перебрал свою бунтарскую авоську – две толстовки, зубная щетка, пустая бутылка шампанского, один носок. И вправду, полный набор для побега.

Позвонил Степе и сказал, что все отменяется. Степа вообще не понял, о чем я – ему, видать, было еще хуже, он больше выпил.

В общем, провалилась моя оборона. Пластмассовый мир победил, все дела.

Хотя поступил я все же по собственному желанию. Дефект, преследовавший меня с детства, в конечном итоге определил мой выбор – детская психология. Говорят же – в психологи идут те, кто хочет разобраться в собственных заморочках.

Меня приняли в университет в другом городе. Жил я в студенческом общежитии, то есть в каком-то смысле побег все же удался. Я был зол на родителей – зол за то, что они не верили ни мне, ни в меня. Тьма пропала на несколько лет.

Я выучился, остался в аспирантуре. Я вроде как перспективный научный работник, разрабатываю коррекционные курсы для детей с дисграфией. Мне теперь совсем не требуется корректор – пишу грамотно, и всякая буковка знает свое место. Недавно написал большую статью «Дефекты воспитания и их влияние на неполную социализацию» – опубликовали в журнале ВАК.

Я много лет не виделся с родителями – пока не узнал об их разводе.

Папа опять женился – выяснилось, что есть женщины, которых устраивают журналисты из занюханных газетенок. Я, кстати, познакомился с его новой женой, когда приехал в родной город, – она приятная.

А потом предстояла встреча с мамой. В детстве не замечаешь многого. Например, оказалось, что мы жили в плохом районе. В детстве этот набор серых пятиэтажек казался вполне себе симпатичным.

Я шел к родному дому с чувством тревоги. Ибо где память – там слеза.

Мама стала седая и серая, что те пятиэтажки. На лицо осунулась, руки у нее загрубели пуще прежнего, хотя и раньше были не очень – от домашней работы.

Обняла скупо, будто и не рада.

Мы сидели в моей старой комнате – там теперь столик, можно попить чай. Обои прежние – до сих пор на них красуется мой кривенький чебурашка, одно ухо больше да кривее другого.

– Знаешь, мою научную статью в журнале опубликовали, – говорю я. – С конференций не вылезаю.

– Ну, – строго отозвалась мама. – А с деньгами-то чего? Без них ведь не жизнь.