Мария Артемьева: Время последних

(«Что плохого сделал я, женившись на Линде? – думал Аксель, глядя как стекают гной и сукровица по растрескавшимся черным губам Виктора Пайнса. – И ведь теперь я действительно готов наделать много плохого. Мне лучше не возвращаться…»)

– Он подцепил что-то там, на этой Новой Калифорнии? – спросила Джемма. И, скривившись, взглянула на мертвого биолога.

– Нет, там ничего не было. Новая Калифорния абсолютно пуста. Чиста, как стерильная чашка Петри в лаборатории.

– Тогда в чем же…

Виктор Пайнс задрал в потолок и второй глаз.

– Курт был отличным пилотом и выдающимся инженером. Он не только сумел посадить неисправную шлюпку – он сумел еще и починить ее. Взлететь и вернуться к нам на корабль. К беременной жене. Люси оплакивала его двое суток, и мы никак не могли успокоить ее. Пока, наконец, не восстановилась связь, и она не услышала его собственный голос: «Люси. Я обещал вернуться. И я возвращаюсь»…

– Господи! – Акимов сморщился, словно только что раскусил лимон. – Ближе к делу, приятель! Хватит с нас этих розовых соплей.

– Да, – против ожидания покойник повел себя вполне покладисто. – Курт вернулся. А сразу после его возвращения мы стали получать сигналы с Новой Калифорнии. И это были, несомненно, сигналы разумных существ…

– Ты же только что говорил, что планетка пуста?

Покойник подмигнул Акимову начинающим подгнивать глазом.

– В том-то и дело, – сказал он. – Это свело с ума и перессорило всю нашу команду. Накануне мы приняли совместное решение, что обязаны вернуться. Мы собирались растить своих детей на обратном пути. Людям не нашлось места в системе Немезиды. Мы хотели вернуться. Господи, как мы хотели вернуться!

Из глаз Виктора Пайнса брызнули слезы. Мясистый нос шумно запыхтел, голова затряслась… Изо рта пузырями пошла пена и клочья кожи осыпались с мертвой головы, как осенние листья под ветром. Речь биолога сделалась бессвязной и невразумительной.

– Пож… жа… луста… По… гите… Ды… шать… Не могу… ды… Пожа…

– Нужно успокоительное, – сказал Акимов. – Быстрее, Джемма, сделайте ему укол. У вас есть что-нибудь в вашем медицинском чемоданчике?!

Джемма растерянно покачала головой.

– Мед… отсек… – прохрипел биолог. – Пожа… лста..

– Ну, что вы мечетесь, как курица?! Марш в медотсек! – взревел Акимов. Потерять Виктора Пайнса теперь, когда тот, наконец, заговорил о чем-то важном – это было бы крайне глупо и не входило в планы начальника санитарной комиссии. – Скорее!

Джемма кивнула и бросилась по коридору в медотсек. Они слушали, как грохочут и звенят, подпрыгивая, листы металлического настила под ее тяжелыми магнитными ботинками. Потом топот затих. Воцарилась тишина. Пару минут они ждали с напряженными лицами, что Джемма прибежит обратно с пузырьком и шприцом успокоительного наперевес. С таким же грохотом и топотом…

Но тишина встала надолго. Словно гигантская пробка закупорила намертво мир звуков.

Виктор Пайнс больше не сипел и не хрипел. В стылой тишине Акимов и Аксель услышали, как сочно шмякнулся с головы мертвого биолога еще один лоскут раскисшей перемороженной кожи, когда новая довольная ухмылка заиграла на почернелых губах.

Акимов посмотрел… и рванул к выходу. Аксель Грац – за ним. Неприятная догадка явилась им обоим сразу – бессмысленная, нелогичная…

Но, увы, верная. Финишировав с разрывом в пару секунд у медицинского отсека, они убедились: Джемма мертва.

Нижняя часть ее тела – ноги в тяжелых ботинках и туловище в защитном костюме валялись в луже крови перед входом в лабораторию, отсеченные тяжелой стеклобронированной дверью, а над верхней частью – головой, плечами, руками усердно трудились два медицинских робота: бережно срезали одежду с мертвой Джеммы, выбривали волосы на ее голове, чертили какие-то знаки йодными палочками, очевидно, подготавливая операцию…

Появление двух мужчин за стеклянными дверями отвлекло сумасшедших роботов лишь на пару секунд: деловито помигав в их сторону красными и зелеными лампочками, они отвернулись и занялись Джеммой. Вернее, тем, что от нее осталось. Они были серьезны, как дети, играющие в докторов.

– Ну, что там? Дверь в медотсек сломана, да? А тамошние роботы безумны, – сообщил мертвый Виктор Пайнс, когда Акимов и Аксель, потрясенные увиденным, вернулись в рубку.

Неизвестно почему, но перед глазами Акселя теперь постоянно маячило видение мертвой… Не Джеммы, нет! Линды. Изображение было нечетким, словно сотканным из тумана; оно было, скорее, досадной помехой зрению, полупрозрачной дополненной реальностью… Но все же – было. Легким флером, горькой приправой к действительному существованию Акселя Граца, оно присутствовало и ощущалось теперь во всем, что он делал, видел, слышал, осязал. Мертвая Линда – с откинутой назад головой, слишком сильно выгнутой и напряженной шеей, дыхательным горлом, судорожно дергающимся под рукой. И кровь. Много крови из разорванной маникюрными ножницами раны… «Я обещал вернуться. Но мне, наверно, не стоит,» – завороженно разглядывая окровавленную шею жены в своем видении, думал Аксель…