Игорь Саврасов - Замок одиночества

Оленьке тут же стало стыдно своей некоторой растерянности. «Я жду от Парижа не просто романтики, туристических радостей. Жду новогоднего волшебства! Праздника, большого Настоящего Приключения! Хочу… хочу… любви… головокружительной. Полёта… Этот странный сон. …Почему Петербург? Ах! И новогоднего желания ещё толком не обдумала… А может… Может, Судьба сама знает, когда и что подарить?» Она недавно прочла роман Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой». О Париже. Сильное впечатление. Какие точные, ёмкие слова и фразы! «С тобой… с собой… «Может, праздник уже во мне?! Со мной! Чего же я трушу?»

Ольга решительно накинула шубку, оставив её распахнутой, вытащила из-под брючек белоснежную блузку «апаш», небрежно подпоясала её узким красным кожаным ремешком. Подумав, расстегнула две верхние пуговки персикового цвета. Накрасила губы сиреневой помадой, тряхнула своими чудесными кудрями. «Что ещё? Да, бусы!» Нацепила крупные красные бусы.

– Бабуля, дай твой шифоновый шарфик! Я иду за добычей! Ненадолго.

– Что у тебя за вид?! – возмутилась Наталья Кирилловна. – Разврат!

– Две пуговки, конечно, не разврат, а эстетическая провокация, бабулечка. Я ставлю две пуговки против двух стульев: тебе и деду!

– Давай, давай, «этуаль»! И без стульев не возвращайся! – подбодрил Матвей Корнеевич.

– Ещё один… – не сдавалась бабка. – Коко Шанель говорила: «Мода проходит, стиль остаётся», можно добиться успеха и не…

– Что мне твоя «Ку-ку Шинель»? Задница уже болит! Давай, Кошка, от бедра! Посмотрим, чему тебя научили в твоей «Щуке»! – Дед лучше знал: стиль-то хорошо, но стройные ножки, аппетитные полуобнажённые грудки-булочки и упругая попка-орешек – оружие, разящее сразу наповал. – К стилю хорош стилет, если ты – Валькирия!

Действительно, по «щучьему велению» через десять минут два стула, любезно предоставленные в аренду хорошенькой «француженке» двумя парнями-охранниками, были под… тем, чем надо.

– Что ты им сказала? – нахмурилась опять Наталья Кирилловна, наблюдавшая за «блицкригом».

– Что у тебя геморрой! – нехорошо сострил Матвей Корнеевич. – Молодец, Ольга! А что и вправду сказала?

– Бонсуар… Жё мапэль Оливия… Экскюзэ муа… Сильвупле… пап а.. мам ан… дё… показала рукой на стулья… Мерси! Всё! Этюд зачтён! [2] Чтобы сохранить прелесть звучания, использованы русские буквы.

– Если расстегнуть ещё две пуговки, можно и по-русски, и без слов… Но, спасибо, дорогая моя! – улыбнулась бабуля, примеряя к стулу свою… и примеряя в уме: а могла бы она так же лет сорок назад? Нет, вряд ли.

– Ага! Улыбнулась всё же! – ехидничал дед. – Вот ещё одно доказательство, сынок, что думают женщины не головой, а… Вот соединят свою «важность» с мягким стульчиком – и мысли у них… Кстати, я забыл тебя спросить: ты приготовил статью в мой журнал? Я делаю серию философских эссе о «несоединимом». С тебя – словообразование, генезис слова, распространение, изменения и насыщение смыслами.

– Батя! Ну зачем и кому это нужно? – Евгений хотел уклониться в очередной раз. – Жизнь и искусство…

– Это я уже слышал… твои скудные оправдания: «жизнь выше искусства» и прочую ерунду! Давай без банальщины и серости! Будь веселей! На столе должен быть хлеб. Но и вино! Вино творческой силы, вдохновения. Пусть поют музы и украшают жизнь. Метафора может легко обойти истину. И потом: те, у кого есть творческие способности, не могут жить только потребностями.

– Да, папуля! Мой профессор по риторике внушает: «В жизни ты потужно овладеваешь истиной, в искусстве истина, наслаждаясь, – тобой!»

– Умный мужик! – похвалил член-корреспондент.

– Это дама! – рассмеялась девушка.

– Хм… «Не все вмещают слово сиё, но кому дано…» – процитировал дед Библию.

– Ну что ты, Матвей, завёл умные разговоры! Сейчас, здесь… – хмыкнула Наталья Кирилловна.

– Да! Здесь, на вокзалах, всегда и сейчас – самое заветное место для душевных философских бесед. Так что, сынок?

– Хорошо. Вот образец: Кошка употребила слово «сакраментальное». В религии это синоним сокровенного, тайного, сакрального. А в просторечии и в книжном употреблении это означает «традиционный», «избитый», «расхожий», «дежурный».

– Да-да! – воскликнул удовлетворённо дед. – И это философское обнищание, отсоединение. Вершины от основания! А в философии и вообще в культуре основанием служит вершина! Я уже не говорю об обыденном «несоединении» людей: они общаются и не осознают смысла ни своих, ни чужих слов. Слово! «Вначале было слово»! – Он почему-то раздражился. – Слушайте, вот меня «достают» все эти горнолыжники вокруг. В Альпы они собрались. «Буржуазные вожделения» – так меня учили в дни моей комсомольской юности. Вот этот парень – и бегает, и бегает… Спросите его про смысл жизни. Да ладно… – Дед вдруг растянулся в слащавой улыбочке. – А что, друзья мои, объединяет людей более всего? Правильно – аппетит! А разъединяет? Правильно – вкус! Соберутся вместе, забьют мамонта и ссорятся, кому какой кусок достанется… А уж вид набедренной повязки… И этот… ещё сидит рядом… А этот? Бездарь! Что он начертал на скале?! Что подумают потомки?! – Матвей Корнеевич – видимо, для убедительности своих тезисов, – встал со стула и, жестикулируя, продолжил: – Правда, следует уточнить: аура пустых или полупустых тихих вокзалов наполнена особым «белым» шумом, способствующим раскрепощению ума и сердца, а сейчас в этом аэровокзале очень много людей, гвалт, сконцентрирована энергия отчуждения и отторжения. Наша исконная русская энергия.