Игорь Саврасов - Замок одиночества

– Нет, нужно произносить более естественно, с «заложенным носом»! – буркнул Евгений Матвеевич.

Он тоже не испытывал подъёма душевных сил от утомительного сидения в аэропорту, от той непогоды, что накрыла в эти предновогодние дни Москву и пол-Европы. В Европе Рождество! На улицах Москвы ночью снежно, затем подтаявшая кашица, вечером – гололёд. И ветер, ветер… В Париже примерно то же. Обещают, правда, потепление. В Париже.

– Ничего, сынок, к концу поездки заложенность синоптики пообещали. Ерык ать будут и в Москве.

– Да уж! Только правильно «ер ыкать», т.е. картавить, – неуверенно возразил отцу сын-лингвист.

– Да нет, господин филолог: по Далю наши люди ерык ают! – Отец рассмеялся. Славяноведение было одним из многих увлечений этого человека, члена-корреспондента Академии наук по естественнонаучному направлению.

Сына нелегко было чем-либо смутить: замечанием, непогодой. Но этот сорокадевятилетний успешный москвич с лицом «истинного арийца» на сей раз придумал для своих родных в Париже несколько новогодних сюрпризов, и начинать завоевание великого города так прозаично не хотелось. «Эх, да уж… Опять несоединимое ! Мечты и реальность. Нет, Праздник , Париж должен не завоёвываться – он должен “отдаваться” легко, как радушная девушка! И желательно страстно!» – подумал Евгений.

Он встал с чемодана, сделал несколько шагов – задумчиво-плавных, в своей аристократической манере и привычке к выверенной точности во всём, верности педантизму даже в движениях. Привычно же сложил ладошки «домиком» возле губ, вытянувшихся в раздумье «дудочкой», чуть склонил коротко стриженную голову и осторожно почесал переносицу, передвинув туда «домик». Все домашние сразу поняли: «патриций» (таково было его прозвище) будет говорить:

– Я думаю, – пауза, – что у этой фразы про мессу, Кошка, есть возможность перифраза… или инверсии слов… или вообще вариантов тропов или стилистических фигур… – К Евгению приходила энергия оптимизма.

– Ой, это я люблю! Мы с тобой в детстве так классно переделывали слова и фразы! Кстати, я всегда побеждала!

Кошка (так любовно называл дочь отец) обожала во всём и всегда быть первой.

– Вот и вперёд! Побеждай! Но направление… вектор мыслей – теперешний комфорт. – Он, конечно, уже придумал пяток вариантов.

– Ха! Легко! «Париж стоит места»! – быстро ответила умная девочка. – Наше утомление будет оправдано сторицей!

Дед, бабуля и отец посмотрели на свою любимицу с нескрываемой гордостью.

– И… ну-ну, думай… пока это сторона одной медали. – И отец развернул свой «медальный» профиль в сторону бабушки, съёжившейся на уголочке чемодана, будто в ожидании приговора.

– Я всё поняла, папуля! Пять минут – и я в образе! А образ – во мне! – воскликнула эмоциональная девушка, на долю секунды задумавшись и, как отец, сложив пальцы рук «домиком» у своих чуть выпяченных от природы, с припухшей верхней, губ. Эти её губки, немножко тонковатые, имели чувственный, дразнящий вид, и студентке третьего курса «Щуки» Ольге Евгеньевне Софьиной без труда удавалось быть обворожительной. Она уже сыграла небольшие роли испанок, цыганок и французских «приветливых» и лукавых модисток и гризеток. А мечтается ведь о Кармен и Манон Леско! «О! Эти ваши пухлые губки…» – «Ах! Это после ваших поцелуев… И ещё хочу!..» Оленька легко умела «делать» глазки то пьяными от страсти, то дерзкими, то с вызовом, то с милым кокетством, изливая из них свет женского гипноза. Её, несомненно, ожидала бурная карьера большой актрисы.

Сейчас она схватила свою шубку, которая была подложена на чемодан, встряхнула, придирчиво осмотрев её. «Нет, это московская, это классический стиль. Парижанки наверняка носят что-то авангардное… фасоны “шанель” или “летучая мышь”… кудрявый мех ламы или лёгкая каракульча… Может, “автоледи” из норочки с деталями из песца… В чемодане есть лёгкая норковая “рубашка”, но старенькая, кожаные вставки поистёрлись. Да нет – хороша: капюшон, два цвета. Низ – серо-фиолетовый, верх – палевый… и две фактуры… Хотя овчиной декорирована напрасно». Опять замерла на секунду, в раздумьях.

– Нельзя «гасить» кураж! – иронично заметил дед. – Любая женщина, тем паче актриса, должна помнить: не столь важна технология процесса, сколько его метафизика! Отдайся образу!

– Легко тебе говорить! Роль новая, не отрепетированная… Боюсь этого сакраментального: «Не верю!»

– Смелей, дочка! Дерзай, Валькирия! – поддержал отец.