Марьяна Романова: Стая

Вспоминал я о ней часто, но без какой-то тоски, скуки или желания все изменить. Она была ускользающей красотой и обреченным счастьем.

Впоследствии мы увиделись уже в конце нулевых, в Москве. К тому моменту история о Волкодлаке осталась в памяти как странный сон. Я с головой погрузился в дела земные. Нашу контору расформировали, и я переехал в Москву, где устроился младшим менеджером в компанию, торговавшую ювелирным серебром.

Это был мой спасательный круг – мне нужно было отмыться от мрачных воспоминаний, сделать так, чтобы прошлое побыстрее растворило и Семенова, и людей-волков, и каргу с ее мертвецами, и черные иконки, с которых посмеиваются бесы, и безлунное глубокое небо, похожее на зеркало Вечности.

На работу я приходил раньше всех, а домой возвращался за полночь. Я был единственным человеком «со стороны», без высшего образования и понимания процесса, однако меня заметили и продвинули – сначала стал старшим менеджером по закупкам, а потом и коммерческим директором.

Поварившись в бюрократическом котле несколько лет, я понял, что университеты пройдены, нужный опыт – получен. Уволился и открыл свою компанию, которая начала быстро набирать обороты. Занимался я продвижением малоизвестных дизайнеров. Находил где-то самородок и делал из него бренд, за творениями которого начинало охотиться все светское общество. У меня были миллионные обороты, четыре магазина в центре города и больше сотни сотрудников. Я стал сытым и медлительным, новая жизнь пришлась мне впору.

И вот однажды на художественной ярмарке в Манеже я увидел картину, которая заставила меня на секунду потерять самообладание – как будто бы прошлое накрыло меня штормовой волной. Странная картина – Красная Шапочка, пожирающая волка. Сероглазая серьезная девочка с фарфоровым лицом, в простом крестьянском платье и деревянных башмачках. Ее маленькие пухлые ручки были перепачканы в крови и на губах – тоже кровь. Она сидела на корточках перед мертвым волком и вытягивала кишки из огромной раны на его брюхе. Волк был мертв, но глаза его жили – желтые умные глаза, которые с картины прямо в душу смотрели. Люди шли мимо и замирали на секунду – картина производила впечатление выстрела в сердце. Никто не мог выдержать волчьего взгляда дольше нескольких секунд – по их истечению праздно шатающиеся приходили в себя, улыбались собственной впечатлительности: «Ну надо же, какая хрень привиделась, и нарисуют же такое! У художника явно не все в порядке с головой!» – и шли по своим делам.

Я же обратился к координатору стенда, попросил показать другие работы художника.

– Да я вас сейчас с самой художницей познакомлю! – обрадовалась та, почувствовав во мне потенциального солидного покупателя. И позвала куда-то в сторону, – Таня!

Вот тогда я и увидел ее.

Прошло почти двадцать лет, и от той Татьяны, которую я знал и любил, не осталось и следа. Я мог ожидать от нее все, что угодно – что она сгинет в психиатрической клинике, что она бросит все и уедет жить к пигмеям в Габон, что она станет босоногой хиппи-проповедницей – будет бродить по миру и в обмен на яблоки и хлеб читать и рассказывать притчи и стихи. Но вот то, что она освоится в обществе, приживется, притворится его частью и отхватит себе кусочек места под солнцем – этого я не мог и предположить.

– Ну, привет, – только и мог сказать я.

– Ну, привет, – с ухмылкой ответила Таня, затягиваясь крепкой сигаретой через янтарный пафосный мундштук.

Это была уверенная в себе женщина с глубокими морщинами на ясном лице и прокуренным голосом, ее некогда седые волосы были выкрашены в цвет галочьего крыла и совсем коротко острижены, на ней был добротный дорогой костюм и туфли из крокодиловой кожи. Мне она не то чтобы обрадовалась, но и не удивилась. Это как раз было на Таню похоже – все частности мира она принимала как должное, ее можно было восхитить, расстроить, разочаровать, но не удивить.

Она рассказала, что живет в пригороде Парижа, замужем за бароном, у нее трое детей, магазин аксессуаров, персональные выставки и спокойная сытая жизнь.

Мы обменялись визитными карточками и договорились как-нибудь встретиться на кофе.

Но в Москве священный пароль «как-нибудь» чаще всего означает «никогда».

Во многих областях легенды о Волкодлаке ходят.

Если податься на Север и разговорить местных, про него обязательно расскажут. Некоторые будут говорить, будто бы ворует он маленьких детей, играющих у кромки леса. Иные вздохнут о тех, кто ушел в лес, да так никогда и не вернулся обратно, нашел свою могилу в болотах и мхах. Но есть и те, которые знают о Великом Волке, пожирающем солнце и луну, который готов встретить любого искателя истинной свободы. И если будет тот чист душою и намерениями, волк объест все лишнее с его души, но если есть в сердце его хоть крошечная червоточинка, не простит кровожадный волк, и собратья его разорвут неудачника на мелкие кусочки, полакомятся его плотью и бросят его кости среди бескрайних болот.