Марьяна Романова - Стая

Я удивленно обернулся, а он попросил меня закрыть глаза и думать только о своем дыхании. Просто поводил руками над моей головой. От его ладоней как будто бы шла горячая волна, и на минуту я оказался погруженным в чужеродную расплавленную субстанцию. Это было необычно и приятно – как будто бы я лежал на поверхности теплого океана, меня мягко укачивали плавные волны, а над головой было далекое белое небо.

Больше он мне ни слова не сказал.

Уходил я как в тумане. Заметил только, что лес стал восприниматься немного по-другому – как будто бы только что я получил посвящение в его секреты. Лес распался на тысячи кусочков – и я мог осознать в нем каждый аромат, звук, голос и движение.

В тот момент мне бы так пригодилась проницательность Татьяны, ее особенные чувственные отношения с миром. Она была не из тех, кто в состоянии дать определенный четкий совет. Каждый разговор с ней был похож на раскладывание волшебного пасьянса. Она никогда не делала выводов – ни высоких, ни бытовых. Словами она плела картины, создавала контекст. И в этом причудливом хитросплетении смыслов сами собою рождались истины.

Но Татьяны не было – она исчезла из моей жизни также внезапно, как совсем недавно появилась в ней. Собралась с педантичной тщательностью и не оставила ничего – ни отпечатка головы на подушке, ни позабытого в ванной флакончика крема, ни запаха духов, ни чашки с отпечатком помады, ничего. Просто стерла себя из моей жизни, в одночасье. Как будто со мною и вовсе не случалось такой странности, как Таня.

Вечером мне позвонил Семенов – как почувствовал неладное.

– У тебя есть какие-то новости?

Я соврал, что новостей нет, и по затянувшемуся молчанию понял, что он не вполне доверяет мне. Все-таки у него было чутье зверя.

– Я рисую карту, – наконец нехотя признался он. – Петр упомянул, что встречались они в заброшенном помещении, которое было похоже на больницу. Я отметил все подходящие места в городе и окрестностях. У нас всего шесть адресов. Собираюсь посидеть над ней, а послезавтра утром взять отгул и все прочесать. Ты со мной?

– Да, конечно, – вынужден был согласиться я.

– Ты какой-то странный сегодня.

– Просто не выспался. Какая-то чертовщина всю ночь снилась, и теперь голова деревянная, – я старался держаться естественно.

– Да уж… – немного расслабился Семенов. – Меня каждую ночь тоже кошмары мучают… Ничего, Артем, скоро все это закончится. Я чувствую.

– И я, – в этот момент мне даже не приходилось врать.

Все действительно скоро должно было закончиться. И каким будет финал – зависело теперь только от меня одного.

Поросшие некошеной травой шесть соток Семенова одной стороной выходили к пролеску, там я и затаился. Ждать пришлось долго – один час шел за другим, но ничего не происходило. Семенова не было. Меня не волновало ожидание. Не был я мучим ни скукой, ни усталостью – мои ноги будто бы пустили корни во влажную глину. Я ловил лицом мягкий прохладный ветер и с наслаждением вдыхал аромат августовского леса. Переспевшие листья, прелая трава, пропитанная ночными дождями почва. Это было удивительное состояние – я как будто бы слился с лесом, стал его частью. Молодого мужчины по имени Артем, сомневающегося, нервного, отчасти воина, отчасти пленника иллюзий, больше не существовало. Я стал таким же, как окружавшие меня деревья. Всего лишь крошечная часть этого огромного, колышущегося под поглаживаниями ветра пространства, не знавшего иных законов, кроме вечного круговорота времен.

Я понимал язык деревьев, я стал таким же медленным и лишенным эмоций – подставляя начинающие вянуть листья вечернему солнцу, я спокойно ждал, когда пойдут ледяные дожди, и на корнях моих сомкнутся кандалы льда. Я был погружен в это лишенное тоски осознавание подступающей старости и ожидание длинного мертвого сна.

Это людей так страшит бег времени, потому что им ведом лишь единственный его отрезок, стартующий с первым квакающим плачем в родильной палате и заканчивающийся последним «простите меня, пожалуйста» на смертном одре. Деревья же могут позволить себе спокойное принятие этой тьмы и благодатное растворение в ней, потому что их шершавые спины много раз щекотало первое неуверенное прикосновение мартовского солнца. Деревья знают наверняка – пусть ничто не вечно, но и каждый финишный флажок всего лишь означает новый старт.

Руки мои взлетели вверх, я плавно покачивал ими ветру в такт, и это было так естественно и приятно.