Марьяна Романова - Стая

Все это звучало как безумная шутка, но за почти полгода, что мы были вместе, я достаточно хорошо изучил ее, чтобы понять – эта женщина никогда не играет в манипуляции. Она – герметический «божественный дурак», нулевой аркан,

Это было так неожиданно и так предсказуемо. С появлением Татьяны в моей жизни стартовал новый период – за ней потянулся и Семенов с его перевернувшей мой мир историей, и весь этот бред о людях-волках, которые каждые полнолуние и новую луну бегают по лесу, чтобы встретить тех, кто сам вышел их позвать.

Мне не хотелось потерять ее вот так, внезапно и глупо, но я не находил моральных сил на уговоры. И мой внутренний адвокат придумал решение: я найду Татьяну. Закончу расследование Семенова, а потом разыщу этот монастырь и заберу ее. И все будет как прежде.

И была ночь, в которую мы были близки в последний раз, и было утро, когда я оставил ее теплую и спящую в постели, а сам наскоро позавтракал хлебом и чаем и отправился туда, куда был зван.

– Не ходи туда, – говорили ей те, кто понимал в сути вещей больше, чем она сама. – Тебе рано еще. Пропадешь.

Женщина в глубине души была с ними согласна. Но что-то внутри ее звало, и в конце концов она решилась положиться на этот неведомый, глубинный, слышимый ею одной голос. В конце концов, к своим сорока пяти она давно перестала верить в случайности и воспринимала окружающий мир как совершенную картину взаимопереплетений.

Решающим аргументом стал сон. Необычный сон. Была душная августовская ночь, воздух был похож на разогретое желе. Она долго вертелась на пропитавшихся потом простынях, ходила на кухню попить, курила в окно, пыталась успокоить ум книгой. Она чувствовала себя ужасно вымотанной, но уснуть не могла. Это было неприятное давящее состояние – как будто бы на грудь положили груду горячих булыжников. Уже на рассвете, когда воздух за окном посерел, ей удалось провалиться в тягучий морок, жалкое подобие сна. Хороший сон – это когда как в пропасть черную прыгаешь, она же словно блуждала в сером мире, среди мутных теней, обрывков чужих фраз, осколков собственных впечатлений и ожиданий.

Посреди этой какофонии образов ее внимание вдруг привлек странный звук, как будто бы доносящийся извне этого состояния. Вой. Где-то совсем рядом выли волки. Тягуче, монотонно. Первым начинал вожак, его голос был ниже и сильнее других. Затем подхватывали остальные, и от этого лунного мертвенного хора становилось не по себе. Она даже открыла глаза. Мысли ворочались медленно, как нагретые тропическим солнцем морские черепахи. Откуда здесь, посреди шумного города, волки? Да еще целая стая. Сон вроде бы отступил, но звук остался. Все это было по-настоящему, не в ее измотанном усталостью воображении. Только вот тело почему-то не слушалось. Как будто бы кто-то на груди у нее сидел. Медицина называет такое «сонный паралич», а в народе говорят – «синдром старой ведьмы». Когда вроде бы тело твое еще принадлежит миру сна, а сознание уже в реальности.

Она даже почти не испугалась. В последние недели она жила в каком-то смутном ожидании чуда.

Она вообще была из тех, кто верит в самопроизвольные чудеса. Все считали ее инфантильной. Сорок пять, за душой ничего. Крошечная квартирка, оставленная в наследство родителями. Полная социальная незащищенность. Когда-то полученное бессмысленное гуманитарное образование, которое не могло надежно ее кормить. Она рисовала графику для книжного издательства, писала какие-то статьи и пресс-релизы, иногда довольно выгодно продавала кому-то какие-то странные концепции, писала предисловия для чужих сборников – так и перебивалась. В личной жизни – тоже полная неустроенность. В юности был муж, неудачный студенческий брак, стихийно созданный и развалившийся по какой-то глупой детской причине. Потом – череда тех, кого она вроде бы любила. Такая вот серийная моногамия. Больше года ни с кем и не провела.

Зато все ее отношения были яркими, как в кино. Ей это нравилось – она чувствовала себя цыганкой в развевающихся юбках, танцующей посреди карнавала. Паузы между романами она заполняла поездками в индийские ашрамы и в ставшие популярными подмосковные ретриты. Ей нравилось ловить всем телом состояние пустоты, осознавать мгновение и убеждаться в иллюзорности всего происходящего вокруг. Эта иллюзорность, ею познанная, была защитным куполом, которым можно было укрыться в случае любых социальных неурядиц.

У женщины было много знакомых, ее принимали и любили, хотя и относились с некоторой снисходительностью, считая ее поверхностной.