Влад Райбер - Сброд

Мальчишки ворвались в его дом.

– Фу! Ну и воняет у тебя тут, дед! – пискнул мелкий. – Вонища!

Иван Алексеевич мылся редко, одежду не менял. Весь дом пропитался его духом.

– Серый, смотри, ружьё! – закричал мелкий.

Иван Алексеевич вошёл в дом и встал между ружьём, которое стояло в углу и мальчишками. Старик больше не ругался и не махал руками.

– Дед, а ружьё стреляет? – спросил конопатый.

– Стреляет, – ответил старик.

Подростки перестали вести себя буйно. Они вытянулись, как два послушных пса. Мальчишки не боялись, они стали уважать старика за то, что у него есть ружьё.

– Можно посмотреть? – спросил тот, что постарше.

– Нельзя, нос себе отстрелишь, – ответил дед.

– А можешь показать, как оно стреляет? – не сдавался мальчишка. – Пожалуйста!

Иван Алексеевич взял ружьё и сказал мелкому:

– Дай-ка мне патроны. Вон в том ящике.

Пацан вертел головой, пытаясь понять, куда показал ему старик, потом заметил железный ящик и кинулся к нему. Сначала хотел взять его весь, но понял, что не поднимет такую тяжесть. Сел на колени, открыл крышку и стал доставать патроны.

– Хватит, хватит! – остановил его дед. – Давай сюда.

Мальчишка протянул ему несколько патронов. Иван Алексеевич зарядил один в ружьё, другие сунул в карман.

Пацаны смотрели во все глаза и горели от нетерпения.

– Идём, – сказал Иван Алексеевич и пошёл к двери. Оба мальчика двинулись за ним, но старик остановил мелкого. – А ты не ходи. Сиди тут и смотри в окно.

– Да, ты в окно смотри, а то оглушит! – подразнил его конопатый. Он гордился, что его выделили, что его выбрали. – Дед, а ты мне дашь стрельнуть?

– Какой тебе стрельнуть? Ты и ружьё не удержишь, – Иван Алексеевич показал конопатому, куда нужно встать, а сам отошёл от него на несколько шагов.

Пацан не понимал, что происходит, послушно стоял посреди двора. Ждал чудес. Его друг торчал в окне.

Когда старик направил ружьё на конопатого, он только заулыбался. Думал с ним шутят. А Иван Алексеевич спустил курок и зажмурился от залпа. Когда он открыл глаза, то увидел, что мальчишку отшвырнуло к поленнице. Ноги у него дёргались.

Всё это было как в тумане. Иван Алексеевич надломил ружьё, вставил новый патрон и пошёл в дом. Там сидел мелкий. Он залез в угол. Глаза у него были круглые-круглые, и он весь трясся.

– Не надо, дед! Не надо, дед! – говорил он. Не понимал, что ещё больше злил Ивана Алексеевича, называя его дедом.

Когда старик наставил на мальчишку ствол, он заорал во всё горло. От выстрела его как на изнанку вывернуло, и стало тихо.

Иван Алексеевич выволок тело во двор. Увидел, что конопатый возле поленницы всё ещё дёргается. Старик снова зарядил ружьё и в упор прострелил мальчишке грудь. Всё было в крови.

Иван Алексеевич бросил ружьё во дворе, пошёл в дом, залез в кровать и зарыдал. Он думал, что теперь всё кончено.

Уже стемнело, а он всё плакал, всхлипывал и вздрагивал. Щипало глаза, болело горло. Иван Алексеевич ждал, что с ним что-нибудь произойдёт и в этом не будет ничего хорошего. А потом он нечаянно уснул и проснулся только рано утром. В доме было холодно. Ветер мотал дверь.

Иван Алексеевич поднялся с кровати и вышел из дома. Во дворе лежали тела. Мелкий лежал лицом вниз, а конопатый лицом в небо. У него на щеках были капли росы и жёлтые сосновые иголки.

Старик подобрал ружьё и отнёс в дом. Нужно было что-то делать. Сначала думал закопать тела прямо во дворе, а потом решил, что не надо ему этих паразитов рядом с домом.

Он взял плащ-палатку и отволок к оврагу, сначала одного, затем другого.

Тот овраг был недалеко от его дома. Туда тоже никто никогда не ходил. Старик кинул тела пацанов на дно, присыпал сверху землёй и мокрыми листьями. Потом взобрался наверх и стал катить в овраг гнилой валежник. Сил у Ивана Алексеевича было много. Почти весь овраг завалил стволами и ветками. Если бы кто-то узнал, что там лежат тела, то пришлось бы серьёзно поработать, чтобы их достать. Но никто их там искать не стал.

Единственное, о чём жалел Иван Алексеевич, так это о том, что не выдрал конопатому язык, прежде чем похоронить. Потому что с того дня в голове старика являлся голос и говорил: «Пряничный дед!».

Особенно в дни, когда ему было плохо. Старик начинал забывать своё имя, всё сам себя ругал Пряничным дедом. Но казалось ему, что не сам себя, кто-то другой. То ли тот пацан, то ли чёрт в доме завёлся.

Зимой овраг занесло снегом, и больше старик не боялся, что придут в лес с собаками и отыщут трупы. Всю зиму он питался одинаковым супом. Лес покидал только два раза: никак не мог рассчитать сколько надо сигарет – сколько ни покупал, всё не хватало.