Лина Ди - Трилогия «Лютевилль»

Старуха в серой шляпе

Я слышал о ней самое разное. Кто-то говорил, что она старая ведьма, злая тёмная колдунья, насылающая проклятья на целые семьи – другие же, напротив, уважительно величали её знахаркой и травницей, рассказывали, как однажды она помогла исцелиться от разных недугов. Но все же, жители Лютевилля не наведывались без повода в её старый домик, что стоял совсем на окраине, близ леса.

Пожилую женщину в любое время года можно было узнать даже издали по большой серой шляпе с потрёпанными полями, из-под которой небрежно торчали седые кудри. Иногда показывающийся взгляд был тяжёлым, карие глаза слезились – скорее всего, от старости – а худощавое тело и лицо покрывали морщины, собираясь в области щёк, под тонкими губами, и на руках. Неизменные тёмные платья старухи, растянутые вязаные кофты и шерстяные платки были изрядно изношены. На одежде и в волосах часто болтались веточки, листики, и даже репей. Улыбку на её лице видели редко – но говорили, что зубы у неё кривые, жёлтые и страшные.

Старуха вела малоприметную жизнь. Она подолгу бывала в лесу со своей плетёной корзинкой, собирала стебли и корни растений, ягоды и грибы, подбирала перья птиц, и, как говорили, даже трупы погибших зверюшек, ковырялась в огороде или варила новые зелья.

В людных местах она появлялась лишь изредка, по необходимости – я, бывало, видел её на продуктовых рынках по субботам – мои родители продавали там лучший в округе козий сыр и молоко. Она покупала все это у нас, мясо – у старого Альберта, а потом шла в другие ряды, где тоже что-то покупала – и всегда у одних и тех же торговцев. Я убегал из лавки и следовал за ней, как загипнотизированный, но держался на приличном расстоянии или делал вид, что иду по своим делам – я знал, как важно оставаться незамеченным. Взгромоздив покупки на багажник видавшего виды велосипеда она спешила покинуть рынок до того, как он наполнится людьми.

***

То, о чём я хочу рассказать, случилось в середине сентября, после затяжного дождливого лета. Вернувшись после каникул у тёти в Добродоле, проведенных, по большей части, за книгами в её уютной гостиной, я понял, что соскучился по нашему мрачному городку – и по старухе в серой шляпе… Я не мог знать, пережила ли она лето – по моим подсчетам, она должна была быть невероятно старой – но ранним утром в субботу, по пути на рынок, я увидел знакомую растрёпанную фигуру, катящую скрипучий велосипед в сторону моста, после которого начиналась дорога к лесу. Я был рад. Мне тут же захотелось побольше разузнать о ней. Наверное, потому что, как и она, я был одинок, и у меня не было друзей, которые были рады моему возвращению. Мне стало любопытно, как она колдует, как насылает порчу.

В школе я никому не нравился и, наверное, поэтому, собираясь наведаться к старухе, я в первую очередь подумал, что надо бы попросить её научить меня различным заклинаниям. Я устал быть странным, никому неинтересным. Вдруг колдовство поможет мне казаться совершенно нормальным – или даже кому-нибудь понравиться? А может, старуха знает что-то такое, о чем я даже не догадываюсь, что сможет облегчить мое существование?

Мои родители много работали на небольшой ферме, что издавна принадлежала нашей семье, и им некогда было особенно следить за мной. Они знали, что Оскар – то есть я – мог бродить по Лютевиллю часами, когда не помогал им. Я знал о родных окрестностях практически всё. Не разрешалось мне уходить только к берегу моря, что находился на противоположной стороне от леса. Хотя и там я бывал, особенно по выходным. Мне нравилось уходить из дома совсем рано, и встречать там рассвет. Моя жизнь состояла из изучения всего вокруг. Я запоминал каждый куст, каждый дом, каждую могильную плиту на кладбище, шпалы на железной дороге, трещинки и сколы в причудливом каменном орнаменте фасада школьного здания, строгие контуры фабрики, дом семьи ювелиров, казавшийся мне дворцом… я заходил даже в больницу и наблюдал за выпиской пациентов. Я бродил и в других местах…

Но моим самым любимым местом был пруд, где я ощущал себя совсем безмятежно. Там я полностью успокаивался, глядя на тихую гладь воды, проплывающих мимо уток, и камыш, который можно было срывать, и, растерев пальцами его тёмно-коричневый бархатный кокон, пускать по ветру белый пух.

Вечером, прихватив простой дорожный рюкзак из плотной ткани, в котором лежала подаренная мне тётей плитка шоколада, старый фонарик и раскладной перочинный ножик, я направился к лесу.