Олег Кот - Гармонист

Марковский помогал и помогает многим. Одной старухе в старом городе, за улицей Артема, построили заново маленький, но добротный домик только благодаря его стараниям в 2003 году. Одиноким женщинам, работавшим в храме, чинил крыши, делал ремонты в квартирах, не жалея денег. Потом эти квартиры по завещаниям старушек, боящихся ада и вечных мук, перейдут в руки благочинного.

Через положенные полгода в «Мариупольской недвижимости» они будут выставляться на продажу партиями. Деньги, деньги, деньги. Много доброго делает этот батюшка в тайне от многих. На операции деньги давал и просил за десятки людей, устраивая их на работу. Всего не упомнишь, так много доброго сделал и делает этот человек. Но и на пророка бывает проруха.

Подходит ко мне однажды голодный мальчик и просит есть. Все дело происходило в соборе святого Николая, где с ноября 2001 года стоял на подсвечнике блаженной Ксении Петербургской. Стоишь, службы не пропускаешь. Огарки выносишь, подсвечники драишь, лампадки гасишь после отпуста.

– Дядь Олег! Дядь Олег!

– Ну чего ты орешь?

– Дядя Олег! Я есть хочу!

– Есть хочешь? Иди к батюшке Николаю. Видишь, стою на подсвечнике. Поэтому благословили завтракать на кухне каждый день, а я туда не ходил ни разу. Скажи ему, чтобы тебя покормили вместо Олега. Понял? Дуй на кухню.

Обычно такое поведение у священства называется «быть добреньким за чужой счет» и вызывает дружный приступ желчи.

Мальчик, у которого еще две сестренки, уходит. Пока его нет, шарю в своих карманах. Пусто. Служба кончилась, свечка поставлена, молебен заказан, денег нет. Прошло не более двух минут. Подходит знакомая прихожанка, сует мне три вареных яйца. Улыбается, просит взять, хотя знает, что я ничего не беру. Скрипя сердцем, взял почему-то одно яйцо. Прошло еще минут семь. Возвращается мальчик. Смотрю на него с интересом.

– Ну, нашел ты батюшку?

– Ага. Да только там толстая тетка с ним была. Жирная такая. Я кушать прошу, а батюшка отвернулся к стене и молчит, как глухой. А она на меня как вызверится и говорит: Да ты что, нам самим тут нечего есть. Иди отсюда. Мы тут все голодные ходим.

– Так и сказала? – не веря собственным ушам, переспросил его.

– Так и сказала. А сама стоит и смеется, – подтвердил мальчик.

Гляжу, на глазах у мальца выступили слезы.

– На вот тебе яйцо.

Кладу ему яйцо в руку. Мальчик просиял и его как ветром сдуло. Прошло минуты три. Прибегают две его маленькие сестренки и кричат.

– Дядя Олег! Мы есть хотим!

Развожу руками, ища глазами ту старуху, а ее и след простыл. С досады чуть не плачу. Ну почему я, скот безмозглый, не взял три яйца вместо одного?

С этой кухней, находящейся рядом с панихидной, были связаны еще несколько встреч нужды и черствости.

Где-то в мае девяносто шестого у нас в храме появился новый батюшка, отец Владимир. Сижу однажды в воскресенье и жду его с треб. А тут как раз поминки по работнице храма. Собрались все свои да наши. Вошла Вера Николаевна, бывшая когда-то церковной старостой и подружка той «жирной» старухи. Увидев меня, улыбнулась и говорит:

– А чего это ты не за столом? Ты же наш, свой. Иди помяни со всеми. Там и место есть.

– Да нет, Вера Николаевна. Я не ваш.

А сам про себя думаю: «И уж точно не свой!»

Улыбаюсь в ответ, но за стол не иду, понимая, что у половины рты перекосит и борщ прокиснет только от одного моего вида. Гривну на поминки я не давал.

Тут в дверь входят три человека – женщина и двое мужчин. Они встали напротив двери, ведущей в кухню и вид у них был просящих покушать людей. От них исходило такое умиротворение, какое обычно исходит от чудотворных или намоленных икон. Явное несоответствие внешнего и внутреннего заставило меня невольно взглянуть на бедно, но очень чисто одетых людей.

Изнутри они были точно неземные. Как глянул на них, так и забыл, зачем пришел. Царство небесное, хоть сажей измажь, хоть помоями облей, все равно останется Царством Небесным! А с кухни, словно что-то учуяв, выплывает Катерина Григорьевна.

– Нет ли у вас трех кусочков хлебца? – обратилась к ней женщина, от которой исходила удивительная тишина.

– Да откуда у нас хлеб? Нам и самим-то есть нечего, – выкатив глаза, отвечает ей батюшкин бухгалтер.

Только успела она это сказать, распахивается настежь кухонная дверь и красный от натуги Андрей, брат диакона-азербайджанца, тащит огромную кастрюлю, набитую с верхом румяными и аппетитными пирожками.