Олег Кот - Гармонист

К 1972 году мои несчастные родительницы, бабушка и мама, скопили полторы тысячи и отдали первый взнос за кооперативную квартиру. Это могло случиться немного раньше, но мой благоверный папаша украл у матери шестьсот рублей и пропил их без стыда и совести. По желанию бабки мама выбрала первый этаж.

Первое время мы спали на полу. Мебели как таковой в квартире не было. Игрушек маловато. Зато были сны. Весной того года мне приснился кошмар, который я запомнил на всю оставшуюся жизнь. Стена в зале, выходящая на юг, вдруг раздвинулась, что само по себе жуть, и из нее вышла величественная женщина. На вид ей было за пятьдесят.

Она была высокого роста, откровенно красива и одета не по-нашему. Сине-зеленая плотная ткань одеяния была как из фильмов о древнем Риме. Верх темно-темно зеленый, низ темно-темно синий. Без изысков, узоров, золота или украшений. Ног, даже носков, не было видно. На голове был плат, какие носят монахини. Черного цвета.

Она оперлась на постамент, который вдруг появился у ее руки и стала внимательно разглядывать на меня. Из ее глаз исходила неземная власть, точно такая, какую я видел в глазах Юноши на Троицу. Но ее было меньше. Намного меньше. От ее взгляда стало очень тяжело, он опалял как огонь и давил как камень. Я не выдержал и от ужаса проснулся.

Она умерла в начале июля 1975 года. Не дожила тринадцать дней до восьмидесяти. Мы успели приехать и попрощаться с ней за несколько дней до ее смерти. Помню, как она поцеловала мою руку.

Умерла она в пять утра, а днем в дверь постучали. Вышла моя мама. На пороге стоит старенькая монашка в монашеском одеянии.

– У вас никто не умер сегодня?

– Умерла кока, – отвечает мама.

– А она не хотела, чтобы по ней вычитали Псалтырь? – продолжает допытываться монашка.

Мама очень удивилась.

– Она просила нас найти кого-нибудь, чтобы по ней читалась Псалтырь, но в деревне таких нет, старики все умерли.

– Хотите, я вычитаю? – с этими словами монахиня достает из-под рясы толстую старинную книгу.

– Погодите, я скажу хозяйке, – мама идет в дом и все рассказывает бабушке Катерине, сестре покойной.

Та удивляется не меньше маминого и говорит, чтобы ее пустили в дом.

Читала она полностью по Уставу и не меньше двух дней. Мама готовила ей все постное. Но дальше наступил черед расплатиться. Монашка от денег отказалась, а взамен попросила роскошное Евангелие в бархате с позолоченной застежкой. Стоило оно приличных денег.

Меня это возмутило. Псалтырь по усопшим читается бесплатно. Это милостыня. Только «православные» отморозки после вычитки Псалтыри тянут свои ручонки к чему-либо. А тут монашка-аскет с такими запросами. Но меня никто не спросил. Книгу отдали. Нательный крест коки остался лежать на подоконнике в зале, где она умерла. И точно такой же крест отвинтили у нее на могиле.

Ее так и похоронили без креста, забрав за вычитку Псалтыри дореволюционное Евангелие – смысл всей ее жизни. Стоило столько страдать за веру, чтобы вот так бесславно погубить труды всей своей жизни. Безумная Татьяна ушла на тот свет без креста и Евангелия!

Через два года умрет мой отец. Ему было тридцать шесть лет и один месяц. Дней за десять перед смертью он пришел в себя. Раскаяние было полным и бесповоротным. Он твердо решил избавиться от алкоголизма, договорился в наркологическом диспансере, собрал документы, вымылся и надел белоснежную рубашку, но внезапно почувствовал себя плохо.

– Чого ти лежиш? – на украинском спросила его моя бабка Татьяна.

– Да вот, что-то плохо. Я полежу с полчасика и пойду.

Когда моя бабка вернулась, отец был мертв. Лопнул сосуд в легком и он захлебнулся кровью. Из носа еще текла кровь. На полу возле дивана лежала моя фотография. Наверное, до Бога дошли слезы его жены, стоны его старухи-матери и молитвы моей крестной. Она ведь не только по своему хотению крестила, но и вымаливала сотни людей по синодику до последнего вздоха. За что ей самый низкий поклон.

Еще через два года мое детство кончилось. Покаяние даже перед смертью дает шанс вырваться из ада. Как это сделать, знает только Бог. Общего рецепта нет. Тело моего отца услаждалось, а затем мучилось от вина, табака и блуда. И оно же внезапно умерло, не успев очиститься скорбями, слезами и мучениями. Вместо него брошенный крест мистически возлагается на ничего не подозревающих ближних.

От того страшного ярма чужих согрешений избавиться просто так, мановением волшебной палочки, невозможно. Ни милостыня, ни колдуны, ни свет, ни тьма не освободят человека от такой участи, пока душа умершего не выйдет из ада. Его лестница наверх слезы, утраты, несчастья, болезни и беспросветная нужда кого-либо из родных на долгие годы или, чаще всего, до конца их дней.