Олег Кот - Гармонист

Но монахам-аристократам, живущих на всем готовом, было плевать, есть ли у духовного чада деньги на билет в два конца, силы и здоровье, чтобы подняться и доехать до лавры преподобного Сергия. В итоге Савватий добился своего.

С пустыми карманами, в совершенно пустом вагоне поехал в лавру. Только так, не показывая никому учительского дна на Новый год, не покупая хоть какую-то снедь, можно было доехать к Науму. Кроме белых сухарей и вареной телятины, подаренной сердобольной учительницей, за душой у меня не было ничего.

Наум, как всегда, не принял. Спросил, что делать? Сказал в полголоса – к игумену Борису. Это Гефсиманский скит, где когда-то старчествовал отец Варнава Гефсиманский (Василий Меркулов 1831–1906). Мне пришлось там остаться на четыре полных дня.

– Очень высокие люди нашей церкви предлагают вам два варианта на выбор. Первый. Без пятилетнего искуса постричься в мантию. Второй. В три дня рукоположение в лавре – чтец, диакон, иерей. А как вы на это смотрите?

Молчу. Наконец, не выдерживаю и смеюсь в открытую. Нелепица.

– Мне смешно. Ну какой я монах или священник.

– Вы подумайте хорошенько Русская церковь очень редко кому-либо что-то предлагает. Скорее наоборот.

Собравшись, делаю решительный шаг и говорю:

– Можете хоть сейчас постригать или в батюшку рукополагать, если скажете, что на это есть прямая Божья воля.

– А причем тут воля Божья. Ты смотри на свое сердце, что оно хочет.

Тут я почувствовал какую-то странность во всем происходящем. Воля Божья и сердце человека – очень далеко отстоящие друг от друга понятия. Сам Господь сказал своим ученикам: «Из сердца человеческого исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» (Марк. 7: 21–23).

С изумлением отметил, батюшка, без всякого перехода, лгал. Лгал напропалую.

– А причем тут мое сердце?

Батюшка удивленно остановился.

– Если вы не согласитесь, вас ждет очень тяжелая жизнь. Очень. Тогда для вас остается только Матрона.

Молча гляжу на него. Я вмиг понял, что меня ждет. О Матроне же никогда не слышал. Молчу.

– Знаете ее? На Даниловском кладбище, метро Тульская, могилка блаженной. Ее вот-вот канонизируют. Когда будет плохо, поезжайте к ней. Там песочек дают, свечи. Она ваша до конца дней. Тут игумен остановился и продолжил.

– Вы должны приехать сюда до пятнадцатого марта и дать свой окончательный ответ – монашество или священство (15 марта дата отречения государя; она родилась из доноса отца Варфоломея наместнику о моем выпускном вечере).

Я чуть не поперхнулся от странности этой даты и понимая, что этим людям на меня наплевать, задаю еще один вопрос.

– Батюшка, – говорю я ему. – Моя мама и я хочу жить в России, а здесь у нас ничего нет. Жить нам негде. Я в общежитии. Квартиру продавать, денег все равно не хватит даже на развалину за городом. Что скажете?

– Квартиру продавать не благословляю. Там продадите, здесь получите бумаги вместо дома. Будете стоять на улице и на ночь глядя некуда будет идти. Прольете море слез и некому будет помочь. А если хотите, в России живите. Купите себе домик в деревне и живите.

– Батюшка! Да у нас нет ни копейки, на что мы купим этот дом?

– Что? Совсем нет?

– Совсем, батюшка. Я сюда чудом Божиим доехал, монахи трясут – езжай и все тут. И если бы мать поездом не передала деньги с посылкой – обратно иди пешком.

– Это плохо.

Вижу, батюшка расстроился. Голову опустил низко и стал рыться в котомочке, стоявшей под ногами. А там книжки в переплетах роскошных, золотых, что-то еще заманчивое. Ух, дух захватило, так захотелось чего-нибудь оттуда. Детства. Сказки. Счастья. Словом, запрещенное для православного. Наконец вынул. Огромных размеров апельсин. 14 14 Тоже самое, что и пятнадцатое марта. Возьмет, значит царь. Апельсин по форме напоминает державу в руках царя. Цинично-прозорливый игумен выполнял несколько задач: вербовал и одновременно прощупывал собеседника. Примечание автора. Подает. А меня от боли тотчас скривило.

– Батюшка! Куда он мне. Я ведь после язвы. Вон, со мною только вареная телятина, подаренная сердобольной женщиной. Ем черствый белый хлеб и пресную телятину без соли. Больше ничего не могу.

Лицо добрейшего монаха в одну секунду стало несчастным.

– Прости. Я ведь не знал. Что же тебе подать? Вот, погоди.