Анна Поршнева - Не страшные страшные рассказы

Всегда хрупкая, тихая, изнеженная заботой мужа и сына блондинка, не могла выдержать той дряни, которая лилась на неё с экрана телевизора, из радиоприёмника, из газет, с улицы, от соседок, отовсюду. Однажды вечером после очередного громкого покушения, она сказала мужу:

–

Что-то, Серёжа, я устала сегодня слишком. Пойду, лягу пораньше.

И когда через два часа отец, стараясь не шуметь, вошёл в комнату и коснулся плеча жены, оно уже было холодным. Врач сказал, что она умерла от обширного инфаркта, вызванного редкой инфекционной болезнью сердца. «Возможно», – добавил он, – «Если бы она обратилась раньше, мы могли бы чем-то помочь. Но она бы долго не прожила: уже развивался отёк лёгких». Мама была редкой женщиной, и умерла от редкой болезни. На похоронах светило солнце. Стоял сухой октябрьский день, Сергей стоял рядом с отцом и щурясь, выслушивал нескончаемые соболезнования и вздохи: «Такая молодая!», «Кто бы мог подумать!», «Крепитесь, молодой человек, крепитесь. Сергей Анатольевич, какая это потеря для всех», «Она была удивительной женщиной. Такая мягкая, с таким талантом любви и понимания. Мне очень будет её не хватать.»

Сергей поднял голову и увидел её. Ту, которую невозможно забыть. Ту, которая сделала всё, чтоб он не смог забыть. Невысокая, почти маленькая, невозможно хрупкая и в то же время не тощая, с удивительно тонкой талией и длинной шеей, с кожей, удивляющей чистотой и оливковой благородной смуглостью, с огромными почти чёрными глазами, выдающимися ресницами, изящными тонкими бровями, с коротко стриженными, как тогда было модно, и выкрашенными в огненно-красный цвет волосами… С глубоким, выразительным проникающим в душу голосом. Она была не женщина – ангел, он сразу это понял, несмотря на дикую вызывающую причёску фасона, который он всегда ненавидел.

На поминках они разговорились. Ольга, внучка испанских беженцев, работала в мамином институте переводчицей с романских языков и часто встречалась с мамой во время конференций, при подготовке статей и просто так, потому что мама всегда была рада хорошему знакомству. Они договорились встретится, потому что в бюро переводов осталась пара маминых статей. Потом, чтобы передать доверенность на получение маминой зарплаты. А потом стали встречаться уже без повода.

7

Ольга обладала удивительным качеством: она не демонстрировала свои достоинства, она словно источала их медленно, привязывала незаметно, заполняла собой мысли, душу и сердце неявно, так что невозможно определить, когда и как она стала для Сергея всем. И почему она стала для него всем, тоже было непонятно. Нельзя было назвать её красавицей, особенно, когда она хохотала и показывала огромные неровные верхние зубы. Но ей достаточно было нетерпеливо взмахнуть кистью руки, мелькали тонкие пальчики, звучало короткое «Баста!», смех умолкал, и снова из –под тёмных густых ресниц струилось тепло, в которое хотелось погрузиться навсегда. И ничего в её глазах, кроме формы и цвета, не напоминало о мстительном суровом нраве её предков. Когда они стали жить вместе, она оказалась такой же ловкой и умелой хозяйкой, какой была мама. Ни шума, ни суеты, ни особых стараний заметно не было, но в доме поселились уют, мир и мягкий запах чистоты. Она казалась ангелом. А была, конечно, как и все они, просто лживой ссучившейся бабой.

И ведь судьба стучала ему в темечко, подавала знаки: и звали-то её Ольгой, как первую неудачную любовь, и была она филологиней, как проклятая Танька, – да глазищи чёрные, ведьмины, запутали его. К тому же отец, как с ума сошёл, через полгода привёл в дом двадцатитрёхлетнюю секс-бомбу, Сергей, обидевшись за память матери, разорвал с ним всякую связь, и наставить его на путь истинный было некому.

Мало-помалу, впрочем, у него открывались глаза: то Оленька плохо спала по ночам, металась и стонала, то говорила с кем-то полушёпотом в ванной по радиотелефону, то убегала среди ночи на чьи-то тревожные пейджерные писки. А он не спрашивал. Он оставался добрым, мягким, понятливым и наблюдал. Вот она попросила у него пятьсот тысяч рублей, торопливой скороговоркой пояснив: «Понимаешь, надо маме туфли купить к лету, а у меня нет сейчас совсем. Я верну, верну», а назавтра, вернувшись с работы в десятом часу, также скороговоркой пробормотав «Ой, Серёженька, не сейчас, я так устала: был срочный перевод», заперлась в ванной, пустила воду и тихо плакала там. Он разрывался от боли и недоумения: ей было плохо с ним, она обманывала его, но почему, почему! Ответ был таким невозможно очевидным и таким очевидно невозможным, что он несколько месяцев боялся сказать самому себе: у Ольги был другой мужчина. От её подружек, из подслушанных разговоров, из отрывочных фраз, которые она шептала во сне, он понял, что это её бывший. Но он не торопился – серо-синий человек довольно усмехнулся, припоминая, каким смышлёным показал себя наконец, – следил, и однажды, когда она опять разговаривала, закрывшись в ванной, осторожными пасами приоткрыл чуть-чуть дверь и услышал достаточно, чтобы всё понять. А говорила она вот что: