Диана Солобуто - Подслушано - Вселенная. Премия им. Ф.М. Достоевского

– Каковы ваши религиозные воззрения, господин Кнопфель?

– Я атеист, – ответил тот, облокачиваясь на дверной косяк.

– Атеист. Хм.

Таракан задумался, болтая ногами. Его интеллектуальный вид вызывал любопытство странного рода, этакий предновогодний интерес.

– Божьим гневом вас, стало быть, не напугаешь. Правда, для внесения ясности в ситуацию скажу вам: ваше поведение глубоко оскорбило меня и изгадило вечные ценности моей ранимой тараканьей души. Я ухожу от вас. Навсегда. Если вам придётся выбирать, то вместо богатств ума и красоты сердца вы выберете вязкую рутину материальности. Печально, печально. Тем более, что, судя по вкусу вашей зубной щётки, у вас имеются кое-какие задатки духовности, – закончив на этом свою высокоморальную речь, таракан нырнул в водосточную трубу со смелостью аквалангиста.

А господину Кнопфелю почему-то стало грустно.

И очень стыдно.

На следующее утро он счёл произошедшее ночным кошмаром. Однако, купил себе новую зубную щётку, и теперь в ванной их стояло две. Для верности.

Степан Павлович Сбитнев походил на сервант не только внешне. При ходьбе всё на нём брякало, тренькало, звенело, будто он доверху набит посудой. Ощущение шкафообразности дополнялось приземистой пивной фигуркой и манерами этого человека. Когда Сбитнев встречал кого-либо, он в радостном жесте вскидывал полные руки, распахивая пиджак; так радушная хозяйка распахивает створки буфета, чтобы достать варенье. В моменты приветствий треньканье доходило до предела, становясь назойливо стеклянным. Впрочем, самого Степана Павловича назойливым назвать было никак нельзя; скорее, избыточным. Казалось, он занимал собой всё пространство вокруг, если находился поблизости.

Сбитнев жил уединённо и замкнуто, вдовцом. Жена его погибла много лет назад. «Раздавил собственной значимостью», – зло язвили коллеги, имея в виду и положение в обществе, и лишний вес. Разумеется, это не соответствовало истине. На деле супруга Степана Павловича скончалась при обстоятельствах загадочных, даже странных. Он не особо распространялся по поводу её смерти, потому что с глубоким скептицизмом относился к тому, чего не мог понять. Под категорию подпадали любые необъяснимости, будь то истории приятелей о сбывшихся гаданиях или тайны, связанные с судьбой его близких. «Ни в коем разе не верю!» – с улыбкой утверждал Сбитнев в подобных случаях. И таким образом расписывался в беспомощности человеческого разума.

Однажды Степан Павлович почувствовал легкое недомогание. Примерно то же самое ощущает добротный кухонный шкаф, когда служанка поставит в него немытую чашку. Что-то неприятно потягивало внутри, доставляя неудобство. Сбитнев сперва винил в плохом самочувствии нервную работу, которая заключалась в ленивом перебирании конторских бумажек и неумеренном распитии чая в обед. Потом он погрешил на завтрак и принял решение сделать вечером выговор кухарке. Однако некая гадливость не оставляла его даже после такого ответственного решения. В итоге служащий покинул пост, сказавшись больным, и вознамерился завтра же показаться врачу.

На следующий день, полный надежд уничтожить недуг в зародыше, Сбитнев бойко шагал в госпиталь к своему знакомому, Петру Моисеевичу Брамсу. Брамс слыл видным лекарем. Он заведовал целым отделением, чем вызывал немалую гордость своей многочисленной родни. Кроме того, Брамс обожал свою работу, командуя всеми и всюду. Подчиняться его приказам было тем более унизительно, что он не вышел ростом, выглядел плюгаво и отдавал команды гнусавым баритоном простуженного деда.

– Ну-с, – сказал Пётр Моисеевич. – Рад вас видеть. Чем страдаете? – тут же перешёл к делу врач.

– Знаете, у меня болит где-то тут и тут, – пояснил Степан Павлович, неопределённо водя по тугому барабану толстого живота.

При этих словах цепочка карманных часов ударилась о ножку стула; вокруг посетителя затренькало.

– Хм, – веско промолвил Брамс и начал быстро строчить в тетради. – Я думаю, это очень серьёзно, – продолжил он после паузы, во время которой не удосужился и краем глаза взглянуть на пациента.

– Да что вы? – всполошился Сбитнев. – А насколько серьёзно?

– О, этого вам никто не скажет с точностью, даже я, – гордо ответил доктор. – Сперва нужно провести кое-какие исследования.

– Исследования? Но я думал, я тут ненадолго…

– То есть как ненадолго? – нахмурившись, перебил Пётр Моисеевич. – В нашем деле, знаете ли, поспешность нужна только при ловле блох, ха-ха. Да-да, при ловле блох.