Живиль Богун - Смех единорога

Ирвин видел перед собой уже не подсвеченные прожекторами колонны собора и выложенную плиткой площадь, а вековые дубы и мягкую зелёную траву. Он будто сам очутился под деревом с растрескавшейся чёрной корой и узловатыми ветвями; явственно пахло прелой листвой и пряным дымом: посреди дубравы на каменном алтаре горел огонь. Девушки в белых одеждах, с длинными, ниже пояса, косами, перевитыми янтарём, неподвижно стоявшие вокруг алтаря, расступились, и вперёд вышел старец с посохом в руках. Вдруг раздался лязг и грохот, на поляну ворвались всадники, закованные в доспехи, вооружённые мечами. Священный огонь последний раз взвился высоко в небо и погас…

Эмма неожиданно умолкла, и видение тотчас исчезло. Ирвин вздрогнул. Что это было?! Неужели девушка обладает такой силой внушения? Или он и впрямь видел… Нет, сейчас не время думать об этом. Эмма явно не зря рылась в архивах: до чего-то она всё-таки докопалась. Но насколько глубоко? Целясь почти наугад, Ирвин деловито спросил:

– Получается, город начал строиться вокруг ещё действующего святилища?

– Именно так! Вы уловили самую суть, – Эмма посмотрела на него с уважением. – По преданию, прямо здесь, – она указала на кафедральный собор, – находился алтарь Перуна, а знаменитый костёл святых Петра и Павла, изнутри украшенный двумя тысячами мраморных фигур, построен на месте капища богини любви. Да и другие церкви, как католические, так и православные, строились на месте языческих святилищ.

– И где вы это всё вычитали? – осведомился Ирвин.

– В общедоступных исторических трудах, – пожав плечами, ответила девушка – вновь просто милая девушка, а не колдунья, повелевающая пространством и временем, какой казалась минуту назад. – О том, что начало этому городу было положено не в начале четырнадцатого века, а намного раньше, писал даже наш Карамзин. Сохранилось немало свидетельств: хроники, отчёты, письма. Многие учёные, например, Нарбут…

– Ну, Теодор Нарбут был скорее поэтом, чем учёным! – сказал Ирвин, подначивая девушку. – Кстати, как и ваш неисправимый романтик Карамзин.

– Пусть! – живо парировала Эмма. – Даже если тогдашние историки были склонны поэтизировать события древности, мне это не мешает. Мои собственный изыскания, если можно их так назвать, связаны именно с романтикой. Душа города – это нечто, что зародилось в священном огне посреди дубовой рощи, переселилось в церкви, когда языческие святилища были разрушены, а затем в музеи, в которые превратились церкви. Она живёт здесь испокон веков и будет жить, пока маленькая речка впадает в большую и небо отражается в их водах…

Её голос снова стал приобретать манящую, обволакивающую глубину, и Ирвину стоило некоторых усилий не поддаться чарам юной колдуньи.

– Ваши изыскания? А что вы, Эмма, собственно, ищете, если не секрет? – стараясь не выдать крайнего напряжения, поинтересовался он.

– Какой же это секрет! – рассмеялась она. – Это тема моей дипломной работы: «Мифические животные в искусстве и геральдике средних веков». Сфинксы, грифоны, фениксы…

– Вы решили продолжить исследования в этом направлении?

– Верно. Стоило однажды соприкоснуться с этим фантастическим миром, и меня затянуло, словно в омут, – доверчиво призналась Эмма. – Сколько тайных знаний сокрыто в преданиях и легендах! Большинство из них – действительно продукт народного творчества. Но некоторые мифы – и я всё больше убеждаюсь в этом! – сотворены отнюдь не безымянными сказителями, которые из поколения в поколение передавали предания старины. Немалая часть легенд были создана вполне конкретными людьми для вполне определённых целей.

– Для каких же?

– Этого я пока не могу сказать, извините! – развела руками Эмма. – У меня есть некоторые подозрения, но их ещё надо проверить.

– Подозрения насчёт конкретных мифических существ?

– О, да!

– Вы можете хотя бы сказать, какие именно существа вас сейчас интересуют? – с напором спросил Ирвин, хотя уже и сам догадался.

– Единороги.

Ирвин на миг закрыл глаза. Вот оно! Именно то, чего он боялся. Ну почему он раньше не поинтересовался темой исследований Эммы? Он должен был оказаться рядом с ней раньше – год, даже два года назад! А теперь… теперь уже поздно что-либо предпринимать…

– Что вас так удивляет? – насторожилась Эмма, заметив, как переменилось лицо собеседника.

– Да как сказать… – Ирвин собрался и продолжил прежним небрежным тоном: – Просто о единорогах уже столько всего понаписано! От откровенной средневековой чуши до слащавых киносказок.