Мария Артемьева - Темная сторона Петербурга

Открыв дверь, она первым делом увидела брата, восьмилетнего Лешу.

– Ирка! Ты чего так поздно? – испуганно спросил брат, стоя на пороге детской и поджимая босые пальцы от холодного сквозняка. – Мама с папой побежали искать тебя. Где ты была, Ирка?!

– Я тебе не Ирка, – прошипела Айрин.

В прихожей горел свет, повсюду валялись разбросанные шмотки родителей. Мамин плащ висел, зацепившись рукавом за крючок. Наверное, они собирались в спешке. Из корзины в хозяйственном шкафу выкатился и замер посреди коридора клубок красных шерстяных ниток, пронзенный, как стрелой Амура, сияющей стальной вязальной спицей. Другая спица, выскочив из клубка, валялась неподалеку.

– Я тебе не Ирка, – повторила Айрин.

Взъерошенный Леша таращил на сестру круглые синие глаза; он был со сна, явно только что вылез из постели, на нем была пижама с разноцветными слониками и еще – он пах… Пах детством: мятной жвачкой, карамельным шампунем, сонным теплом постели и сладкими гренками, размоченными в какао. И все это бесило Айрин. Она ведь уже убила щенка в себе, чтобы стать взрослой. А тут – этот, пахнущий молоком…

Подобрав с полу спицу, Айрин метнулась, обхватила теплую мягкую шею брата крепким пружинистым захватом и приставила к тонкой детской коже стальное острие. Леша взвизгнул и дернулся от страха. Она не дала ему вырваться. Приблизив губы к маленькому розовому уху, горячо прошептала в него:

– Повторяй за мной, гаденыш! Я – Айрин! Айрин. Понял?

– Ирка, ты чего? – прошептал мальчишка. – Ты Айрин, Айрин, – повторил он испуганно. Но было поздно.

Шершень на виске Айрин дрогнул, шевельнул крыльями. Сознавая опасность, переместился чуть вправо, перебирая лапками. Защищаться так защищаться. Даже ценою жизни: два стремительных удара, один за другим, и маленькое тело мальчишки опрокинулось набок.

Едва заметные пятнышки крови – крохотные следы жала – ширились, росли, распускались багровыми побегами, заползая на пижамку с разноцветными слониками.

– Я – Айрин, – сказала Ирка Громова и хихикнула, выпустив из руки окровавленную спицу. Зрачки Иркины сузились, почти скрылись в глубине глаз, отгородив все внутри от внешнего влияния.

Шершень, потоптавшись на влажном от пота девичьем виске, затрепетал крыльями и, поерзав, улетел.

Когда родители пришли домой, Ирка, обессилев, спала на полу, рядом с телом мертвого брата. Во сне ее вырвало.

Собаки окружили Миху, подойдя со стороны гаражей. Он издалека слышал, как они глотают слюну и прищелкивают зубами от голода, глядя на бутерброд, который он, не удержавшись, решил сожрать по дороге от школы.

– Э, э! Вы чего? Песик… хороший песик, – залепетал Миха, опасливо глядя в глаза высокого черного кобеля с желтыми глазами. Кобель смотрел жестко, и не в рот или на кусок колбасы, как другие, – он смотрел в глаза.

«Это все байки, что звери боятся человеческого взгляда, вдруг понял Миха по кличке Жирбас. – Во всяком случае, непохоже, чтоб этот пес чего-то боялся. И уж во всяком случае – не меня. На меня ему начхать. Он так пристально смотрит, как будто оценивает – смогу я отбиться или нет…»

От этой мысли Миху кинуло в жар.

«Отбиться? Смогу ли я от него убежать – вот о чем думает эта сволочная псина. И, судя по тому, как мигнуло что-то в желтом собачьем глазу, он уже принял решение. А я?..

Черт, что делать-то?»

Швырнув жеваные остатки бутерброда на снег, Миха пружинисто отскочил и дал стрекача вдоль глухой стены гаражного кооператива. Как назло, никого из автолюбителей не оказалось рядом, хотя здесь-то их чаще всего и можно было встретить – могучих жилистых мужиков с монтировками. Никого нет, кто бы мог отогнать голодную стаю приблудных неместных собак.

Черный кобель рванулся вслед за ним.

Ветер свистел в ушах Мишки, но даже сквозь этот свист он слышал дыхание зверя, его злобное ворчание и лязг зубов…

В отличие от пса, измученного голодом, но поджарого и сильного, Миха начал задыхаться уже через пару метров. Преодолев на своих мягких ногах с трясущимися ляжками расстояние от пятого до восьмого бокса, он уже весь был в мыле; в сердце и в боку кололо, лицо и глаза заливал пот.

На уроках физкультуры Миха Жирбас давно уже не бегал. Восседал на скамеечке, как почетный гость из управы. То ли пария, то ли священная корова, которую никто не смеет трогать.

Пару раз в школе менялись учителя, и каждая новая физкультурница поначалу с энтузиазмом заставляла Миху бегать вместе со всеми, но всякий раз он или подворачивал, или вывихивал ногу от своей крайней неуклюжести, и это создавало массу проблем: приходилось звать медсестру, учительницы писали объяснительные директору, мама ходила ругаться в школу…