Дон Арк - Остатки страха

И снова было утро. У меня оставался последний вариант: окно в прихожей, уже распахнутое мной ранее. Но идти я не мог. Нога стала черной, как смоль – совсем не глупое сравнение, будь вы тогда на моем месте: все выглядит гиперболизированным, потому что основное давление на человека оказывают два извечных друг другу брата – боль и страх.

Я пополз. Пока полз, я заметил, что прошедшим ранее днем окропил своей кровью чуть ли не каждую вещь, лежавшую на полу, пока шел к окну. Ужас сколько я потерял тогда крови!

Шорох из-под люка уже не доносился до моего слуха. Голова крысы подверглась тлению, и к ней начали слетаться мухи. «Откуда они здесь?» – подумал я, но тут же отбросил этот ни к чему не ведший вопрос.

Я заметил, что ползти мне было куда комфортнее, чем идти, благодаря чему и скорость перемещения в пространстве была чуть выше.

Не поднимая высоко головы, я полз к окну. Я видел обрывки газет с громкими заголовками по типу: «Энтони Скейтон одолел Брюса Лава в поединке за Кубок штата Нерман», или «Люция Бридж за час съела тридцатифунтовый пирог», или «На берегу Атлантического океана, недалеко от Рифт-тауна, были найдены мертвые черепахи» и там же подзаголовок: «Вероятно, в этом виноваты пришельцы». Я видел также чистые бумажные стаканчики, клубки ниток, фотографии… Особого желания рассматривать их у меня не было – не в том состоянии и не при тех обстоятельствах я находился, – однако на нескольких была изображена очаровательная Беатрис.

В тот момент я как никогда раньше захотел, чтобы она оказалась рядом со мной. Вдвоем проще переносить трудности. К тому же…

Не важно. Я подполз к окну и заставил себя подняться.

Окно было закрыто. Но я не закрывал его и прекрасно помнил об этом!

Не оставалось ничего, кроме как попробовать распахнуть его. За окном все еще лежали обгоревшие тела родителей Беатрис. На соседних участках никого не было видно. Неужели никто ничего не видел и не слышал? Неужели людям нет дела до других людей?

Не погружаясь в рассуждения, я коснулся пальцем ручки окна. Меня чуть ударило током, и я отдернул руку.

Это был конец.

От осознания того, что последняя надежда на спасение пропала, что в оставшиеся дни своей жалкой жизни я буду пить собственную кровь (убивать крыс-людоедов я не желал), я разрыдался.

И тогда за входной дверью раздались голоса.

Я вскочил на ноги и, преодолевая боль, поплелся к двери.

– Эй, – кричал я, – спасите меня!

За дверью замолчали.

– Эй, – выкрикнул я.

Начали говорить громче. Из всех голосов (было их не меньше пяти) я отчетливо услышал только один. Словами были:

– Подожди, парень, сейчас отопрем! Это полиция!

Я обрадовался и смахнул с лица стекавшие по щекам и подбородку слезинки, но тут же вспомнил, что дверь наэлектризована, и выкрикнул:

– Осторожно, дверь может ударить током!

Каково же было мое удивление, когда полицейские без особого труда распахнули дверь и прошли в прихожую. Каждый из них на вид был старше сорока лет и держал в руке пистолет. Четверо пошли врассыпную по дому. Один – по-видимому, офицер или капитан – приблизился ко мне.

– Ты как, парень? – спросил он.

Я стоял с распахнутым ртом и смотрел на него так, будто впервые увидел человека.

– О мой Бог! – произнес он, завидев мою ногу, и нагнулся. – Что с твоей ногой, пацан?

Я стоял неподвижно и молчал.

– Это ведь гангрена, мать твою. О, что с твоими пальцами?!

Я смотрел вперед, в дверной проем, туда, где лето радостными красками растворяло в себе боль, грусть, тошноту и страх. Страх.

В прихожую вернулись остальные полицейские. Один из них, убирая пистолет в кобуру, сказал:

– Здесь больше никого нет, сэр.

– Ты был один? – спросил сидевший передо мной мужчина, глядя на меня снизу верх.

И я утвердительно кивнул.

Меня взяли под руки и повели к полицейской машине. Служебные автомобили, как им и полагается, были сосредоточием порядка и спокойствия. Проблесковые маячки, в народе – мигалки, беззвучно перемигивались между собой.

Несмотря на то что идти я мог с трудом, полицейские даже не поддерживали меня, а лишь держали за локти. Все они были молчаливыми и смотрели только себе под ноги. Несомненно, в любое другое время я бы попытался рассказать им о всех кошмарах, какие видел за прошедшие дни то ли во сне, то ли наяву. Конечно же, наяву, иначе каким образом я чуть было не лишился тогда ноги и начал с тех пор воспринимать страх как само собой разумеющееся?!