Ярослав Гончар - Гроссмейстер

– А ты разве не помнишь, как грохнулся на сцене в конце выступления? Сначала мы подумали, что это такой эффектный трюк для гостей, но чуть позже все стало ясно и мы вызвали медиков, – ассистентка отпустила его руку и поднялась.

– Что со мной?

– Пусть лучше все расскажет врач, Натан как раз за ним побежал, – подойдя к столику у кровати, она взяла пластиковый стакан и сделала глоток. – Как ты себя чувствуешь?

– Слабость и голова трещит как с похмелья, может, я напился и ничего не помню? – с улыбкой спросил шахматист.

– Оставь свои шутки при себе, ты здесь уже двое суток, для веселья причин нет.

Посмотрев в её глаза, Тишман осознал, что что-то произошло, но как только он захотел потребовать все объяснить, в палату вошел врач, а за ним взъерошенный Натан Грин.

– Меня зовут доктор Гаус, как вы себя чувствуете? – достав фонарик, врач начал светить им в глаза гроссмейстеру.

– Да не очень, как будто выпил бочку виски.

Алан пытался держать взгляд ровно. Чтобы доктор мог его внимательно осмотреть.

– Нда, ну столько вы не пили. Я бы сказал, что вы вообще не пили, – закончив осмотр и поправляя халат, доктор Гаус отступил к стене. – Да и вряд ли теперь будете.

Он был высоко роста, подтянут. Очки в легкой оправе и пристальный взгляд карих глаз придавали ему вид супергероя из известных комиксов, казалось, что вот сейчас где-то на улице крикнет женщина и доктор Гаус, сбросив одежду, в геройском костюме прыгнет в окно её спасать. Алану даже стало смешно от этой мысли, но он тщательно скрыл улыбку, осмотрев лица присутствующих.

– Хватит говорить загадками, что со мной? Только не говорите, что из-за банального переутомления вы тут разыгрываете драму в трех ролях! – терпение Тишмана заканчивалось, и он начал повышать голос.

– К сожалению, переутомление не давит на отделы головного мозга, вызывая обморок, – врач присел на край стоящего около него стула и, вздохнув, продолжил: – Такое может делать только опухоль.

Наступила тишина, которую нарушали только голоса медсестер в коридоре.

– У меня рак? – безэмоционально спросил Алан.

– Да, у вас неоперабельная злокачественная опухоль головного мозга.

– Её можно вылечить?

– Увы, уже нет, рак мозга в такой стадии неизлечим, – доктор Гаус говорил с профессиональным сочувствием, которое выработалось за годы работы с пациентами такого рода. – Можно провести лечение, но это поможет продлить жизнь на пару недель, не больше.

– Сколько мне осталось? – он спокойно посмотрел на врача, казалось, что ответ не имеет никакого значения.

– Не больше шести месяцев, может, и того меньше, я не могу дать точный прогноз, все зависит от скорости развития болезни, – доктор Гаус сделал несколько шагов по направлению к выходу и, подойдя к двери, обернулся. – Не буду вам мешать, я думаю, вам есть что обсудить. Я пришлю медсестру, она завершит все процедуры, после которых вы можете быть свободны. Если понадоблюсь, то я в своем кабинете, – он сочувственно посмотрел на Тишмана. – Простите, мне очень жаль, – и вышел из палаты.

Взгляд Тишмана стал пустым, будто из него сразу ушла жизнь, повернув голову, он посмотрел в окно. Небо было голубым и безоблачным, лишь изредка на мгновение можно было уловить взглядом пролетающих птиц. Как хорошо снаружи и как пусто внутри. Не было никаких эмоций, он спокойно лежал и смотрел на двух ласточек, вдруг появившихся в небе. Они то взлетали, то падали, то подлетали друг к другу, и на миг казалось, что они вот-вот должны столкнуться, но какая-то неведомая сила внезапно отбрасывала их, позволяя продолжать свой небесный танец. Они были счастливы! Но разве птицам ведомо счастье? А людям? И резким порывом в мозг Алана врезалась одна единственная мысль: «Да, они счастливы. Они свободны, здоровы и есть друг у друга. Они любят небо, а небо любит их». Он повернул голову и обвел взглядом присутствующих, все молчали, только заплаканные глаза и тихие всхлипы Кэтрин нарушали эту тихую спокойную картину.

Незаметно вечер опустился на город. Белый «кадиллак» медленно двигался в потоке автомобилей. Три человека, находившиеся внутри, молча смотрели каждый в свою сторону. Алан спокойно рассматривал залитую огнями улицу. Она казалась ему чужой, уже какой-то прошлой. Он поднял глаза на чужие здания, осмотрел чужие магазины и кафе, все изменилось. Тишман почувствовал, что вся жизнь вокруг стала чужой, не его. Алана начала преследовать мысль, что срочно необходимо спрятаться, закрыться, отсидеться и подумать, главное – подумать, сделать то, что умеет лучше всего.