Владимир Сулимов - Дурной глаз

Вот так, спустя две недели изысканий, он и очутился на заднем сиденье «Фиата Дукато», где Брат Борис надел ему на голову чёрный, пахнущий мышами колпак.

***

Пройдя по безлюдному коридору, где выстроившиеся в ряд закрытые двери провожали пришельцев угрюмыми взорами, они спустились по узкой лестнице, едва не задевая макушками лампочки, которые свисали на проводах с низкого сводчатого потолка. Ещё на ступенях до Олега донесся невнятный ропот, в который мощно врывался глас проповедника.

Вместительное помещение под домом, в котором проводилась служба, скорее напоминало театр или элитный клуб, над внутренним убранством которого поработал дизайнер, питающий слабость к тёмным оттенкам красного. Со стен ниспадали тяжёлые бархатные занавеси цвета венозной крови. За аскетичным, без лишних деталей амвоном утопала в тени вишнёвая портьера, натянутая по углам и оттого похожая на сморщенные губы ухмыляющегося великана. Из-за портьеры размеренно раздавался приглушённый гул гонга. Стоял крепкий запах благовоний, от которого у Олега сразу участился пульс.

Зал был полон людей. Они походили на стаю слепых пещерных рыб, что обитают в чёрных, не знающих света водах. Это пустое, зачарованное выражение на лицах Олегу случалось и прежде наблюдать в других сектах. Паства толпилась у возвышения, устремив остановившиеся взоры на невысокую фигуру, вещающую с амвона.

– Глашатай Давид, – благоговейно шепнул Олегу Брат Борис, после чего переключил всё внимание на происходящее.

Глашатай Давид выглядел совсем юным. Его миловидную, почти кукольную внешность несколько портил жирный блеск щёк, словно перед выступлением молодой человек усердно натирал их блинами. На нём было длинное складчатое облачение наподобие рясы серого цвета, лишённое какой-либо религиозной символики – как и окружающий интерьер. Глашатай рек:

– Пути мирские есть пути греха. Люди ходят ими и полагают это правильным. Но когда болезнь вдруг отбирает здоровье, когда смерть уносит близкого, когда наступает нужда и лучший друг отворачивается – каким вопросом задаются они первым делом? – За что?! Вот этот вопрос! И ответ на него: грех! ГРЕХ! О, этот ответ мало кто способен принять! Ведь люди считают, что злословить о соседе – это пустяк, а не грех. Они считают, что гневаться на брата своего – пустяк, а не грех! Все так делают. Да! Одиноки в миру, но не одиноки во ГРЕХЕ! Люди отказываются признавать, что из маленьких грехов состоит огромная пирамида ГРЕХА, попирающая МИР!

У него был лёгкий акцент – даже не акцент, а, скорее, выговор, выдающий в нём иностранца. Во время выступления Глашатай Давид порой делал резкие движения руками, будто разучивал новый танец или участвовал в рэп-батле.

– Три года назад и я был таким. Я вёл жизнь праздную. Клубы, беспорядочные связи, мотовство… НАРКОТИКИ! Заполнял этим пустоту внутри себя, но я был слеп. Я не знал, что заполняю пустоту СКВЕРНОЙ! Я погибал. Я уже погиб. И тогда меня нашла Истина. Предвечный Творец узрел меня из Пространств и, посчитав достойным, ниспослал свою Благодать. Великое чудо, ЧУДО, что я смог принять Её. Так я был спасён! С тех пор я имею счастье нести дар Благодати вам. – Лучезарно улыбаясь, он простёр руки к пастве.

Перед поездкой сюда Брат Борис забрал у Олега смартфон, пообещав вернуть после службы, но портативная камера размером с точилку для карандашей по-прежнему лежала в кармане куртки стрингера. Олег украдкой осмотрелся. Адепты были полностью поглощены действом. Он спрятал камеру в ладони, скрестил руки на груди и начал запись.

Глашатай Давид двинулся вдоль занавеса походкой стендап-комика – самого набожного стендап-комика в мире.

– У Предвечного Творца много имён. Вы хотите услышать первое из них?

– Хотим! – по-солдатски рявкнули три дюжины ртов.

– Имя это – Истина! – Глашатай Давид воздел руки к потолку, и Олег обратил внимание на его неестественно длинные пальцы. Их тени суетливо перебирали складки занавески. – А что наиболее противно Истине?

– Ложь! – откликнулась паства.

– И что самый страшный ГРЕХ пред ликом ИСТИНЫ?!

– Ло-ожь!

– Вы ненавидите ГРЕХ?!

– Да-а-у!

Пастырь вернулся за аналой. На его лбу выступили капельки пота.

Олег и сам вспотел. В зале было влажно и душно. Он привык к благовониям и сейчас начал ощущать другой, пробивающийся сквозь них запах, который нравился ему ещё меньше. Благовония, призванные скрыть этот запах, лишь его подчёркивали.