Роман Шмыков - Шутка

– Что? Как могу помочь?! – я завопил, стараясь отползти от старика хотя бы на сантиметр. В его глазах пустота, сплошное бельмо.

– Поймай их!

Он отпустил меня и отклонился назад, всё так же сидя на коленях. Старик принялся с безумной скоростью царапать себе грудь, а из-под его ногтей, будто из пульверизатора, летели микроскопические капли тёмной багровой крови. Вскоре он убрал руки от груди, сильно изогнул спину, подняв голову к потолку, и истошно закричал. Тут его рёбра разошлись, и целая туча мотыльков вылетела наружу. Старик захлёбывался теми, что вылетали из его горла и ноздрей. Он расставил руки в стороны и бился в конвульсиях. Вылетевшие насекомые принялись стучаться о стекло и почти закрыли весь скудный свет, проходивший внутрь палаты. Лампа на потолке разбилась, мелкие осколки посыпались на нас, а вот глаза старика светились как прожектор на маяке. Когда последний мотылёк покинул тело старика, тот упал рядом со мной. У меня сбилось дыхание. Эта жуткая картина встала в моей голове словно фотография.

Тощее тело растворялось в воздухе и в итоге совсем пропало, будто и не существовало никогда. Дверь с оглушающим скрипом отворилась полностью. Я бы поставил всё на кон в споре, что её точно кто-то открыл, но я никого не видел в полумраке коридора снаружи. Медленно встав, я похромал к двери. Ноги гудят, словно утыканы сотней тонких игл. Сердце стучит равномерно, но так быстро, что виски пульсируют, а чёткость зрения увеличилась в несколько раз. Когда глаза более-менее привыкли к полумраку, я увидел два длинных коридора – направо и налево. По обе стороны, были комнаты, бесконечное их множество, но ни единого звука.

Вообще никакого.

Ни случайного сквозняка, ни шороха шагов. Мотыльки за моей спиной испарились, я один посреди всеобъемлющей тишины. Пол усеян битым стеклом, а я на босую ногу чуть не ступил прямо на зелёные осколки. Бутылки? Обернулся и придумал, как исправить положение. Оторвал от старой коричневатой простыни несколько полотен и туго, в несколько слоёв, обмотал ступни. Попробовал шагнуть за порог, вполне удачно. Осколки не впивались в кожу, а это значит, что можно выйти отсюда, чем бы это место ни было. Хотя бы в теории.

Я пошёл налево.

Не могу объяснить этот смрад. Всё вокруг похоже на больницу, но это не она. Запах стоит, как в мясных отделах продуктовых магазинов, да и холод почти такой же. Я начинаю замерзать. По предплечьям бегают таких размеров мурашки, что об них можно шкурить дерево.

Все двери выдернуты вместе с косяками и висят на хлипких гвоздях. Из каждого проёма брезжит слабый свет. Первая комната справа от меня светлее всех, я вошёл внутрь. Внутри стоит одинокая детская кроватка с высокими краями. По облупившейся краске ещё можно было понять её основной цвет. Светло-зелёный. Внутри старый полосатый матрас и плюшевая птичка, похожая на воробья. На стене фотография. Подойдя ближе, я стёр толстый слой пыли, осыпавшийся хлопьями на пол.

Это моя семья. Точнее, свадебная фотография родителей. Мама, ещё такая худенькая, стоит в белоснежном скромном платье. На её голове нет фаты, только белая ленточка на лбу, захватывающая завитые локоны волос на затылке. В её руках пышный букет, но что за цветы, я и понятия не имею. Отец, высокий и широкоплечий, стоит и улыбается. Никогда не видел его таким счастливым. Его галстук криво повязан. Знаю, что потом мама всё-таки научила его завязывать галстуки, надевать одинаковые носки и не забывать пользоваться одеколоном. Вокруг стоят бабушки и дедушки. Лично мне не довелось их узнать, никого из них.

Мамин живот на фотографии изрезан, словно кто-то ножом прошёлся и только потом поместил фотографию за стекло рамки. Я услышал дребезг позади, резко обернулся и сшиб плечом фотографию со стены. Она упала, стекло разлетелось в стороны, а сама фотография потрескалась и пожухла. Я прижался спиной к стене, мне некуда бежать. Звук не повторился, да и за ним не последовало ничего, кроме стука моего собственного сердца, подступившего к самому горлу. Я мог ощущать его гландами.

Медленно, меряя каждый пройденный сантиметр, я приблизился к выходу и высунул голову так, чтобы торчал только один глаз. Там никого, ни справа, ни слева. Можно выйти и двигаться дальше. Если раньше стены несли на себе просто старую краску, то теперь начинался голый бетон. Проём слева. Дверь отсутствовала вообще. Я боязливо заглянул внутрь. Сзади опять послышался хруст стекла, и я забежал в комнату, спрятался за письменным столом, стоявшим прямо в центре. Сел и прижался затылком к задней панели стола, такой широкой и массивной, что там можно было бы при желании спастись от взрыва гранаты.