Мария Елифёрова - Странная любовь доктора Арнесона

– А что, Билли Картрайт стоит дороже?

– Билли Картрайт идёт в комплекте бесплатно, – нагло подмигнув, ответила Фанни, – как приложение.

С этими словами она сбросила чёрные атласные панталоны.

Инспектор оцепенел. Билли Картрайт сдёрнул светлый парик с наголо остриженной головы. Он стоял в одном корсете. Решающий довод в пользу его пола был небольшой, расслабленный и по-детски розовый, но напрочь исключал всякую возможность отождествления Картрайта с Каролиной Крейн.

Как сквозь вату, до инспектора донёсся дружный хохот.

– Не, ну видали физиономию? – Картрайт утёр штанишками брызнувшие слёзы, размазав грим. – Он, похоже, не верил, что я настоящий мальчик!

– Не переживай, котик, – одалиска в красном обняла Каннингема за плечи. – Не ты первый, не ты последний. Хочешь, поедем со мной после представления?

– Да ну вас, – буркнул Каннингем, отвернувшись. Он сунул букет в руки Картрайту и под несмолкающее ржание девиц вышел. Последнее, что он видел, был голый Картрайт в чёрном корсете и туфлях на каблуках, прятавший лицо за букетом хризантем, и его алиби, которое налилось краской и начинало приподниматься.

5. Поездка в Оксфорд

Инспектор Каннингем всё ещё не мог отойти от впечатлений своего недавнего визита на Стрэнд. Вчера вечером он едва дополз до своей квартиры и, не раздеваясь, рухнул на кровать. Мигрень раскалывала висок, словно тупым топором. Лёжа на спине, он ослабил галстук, затем судорожно стащил одну за другой лаковые туфли и швырнул их в стену. Закрывая глаза, он думал только о том, что вся его блестящая теория рассыпалась в пух и прах. Следствие зашло в тупик, и новых версий у него не было.

Утро застало его в той же позиции, в измятом костюме в серебристую полоску, с запрокинутой головой на подушке, измазанной липкой дрянью с запахом поддельной сирени. Голова тоже была липкая, но уже не болела. С трудом поднявшись на ноги, инспектор принялся срывать с себя предметы вечернего туалета, так некстати напоминавшего о досадном провале.

Намыливая волосы под душем, он ещё раз попытался сложить всё, что было ему известно. Среди пациентов Арнесона Каролины Крейн не было. Кто же мог располагать такими интимными сведениями о докторе и так убедительно морочить ему голову?

Арнесон во время допросов упрямо говорил о сверхъестественном. Разумеется, Морис Каннингем не собирался даже в шутку допускать, будто мисс Крейн – фея или колдунья, способная ни с того ни с сего раствориться в воздухе или превратиться в мужчину. Несомненно, существовало какое-то рациональное и приземлённое объяснение.

Завернувшись в полотенце, Каннингем подошёл к телефону и снял трубку. Он сообщил на набережную Виктории, что в связи со вновь открывшимися обстоятельствами дела вынужден совершить поездку в Оксфорд.

Идея, осенившая его, была предельно проста. Всю эту петрушку с исландскими сагами и якобы колдовством мог прояснить только учёный, специалист по теме. Учёные же, как известно, водятся в Оксфорде, а потому следовало отправиться в место их естественного произрастания.

Инспектор оделся и, не позавтракав, отправился на вокзал Паддингтон.

Уже в поезде, в вагоне третьего класса (в те годы второго класса в английских поездах не было, и в нарушение всякой арифметики за первым шёл третий) – так вот, уже при виде платформы Паддингтона, уплывающей из поля зрения, инспектор осознал, что отправляется, по существу, в никуда. У него не было ни одного знакомого среди оксфордской профессуры, тем паче такого, который занимался бы древними рукописями. Как найти в лабиринте разбросанных по городу колледжей нужного человека?

Но вряд ли эта задача была сложнее, чем найти бесследно исчезнувшую Каролину Крейн. «Детектив я или не детектив?» – подумал инспектор. Ему много кого доводилось находить, и он полагал, что в данном случае решение ему по силам.

Через два часа поезд затормозил у платформы «Оксфорд». Каннингем ощутил голод. Станционный буфет не внушал ему энтузиазма, и так как до центра было не более двадцати минут пешком, он решил, что позавтракает в каком-нибудь пабе. Если, конечно, слово «завтрак» тут было применимо – время подходило к одиннадцати.

После ревущего Лондона тесный, игрушечный, увитый плющом Оксфорд поражал тишиной. Плющ сохранял свою тёмную, изумрудную зелень, в то время как ивы и платаны были уже тронуты ржавчиной осени. Паб отыскался на Хай-стрит, под стилизованной, якобы старинной вывеской готическими буквами: «Коза и капуста». В лучших традициях «старой доброй Англии», согласно которым пабам полагалось состязаться, кто придумает более идиотское название. Каннингем зашёл и заказал яичницу с беконом.