Дмитрий Сафонов - Библиотека

Рыцарь сидел, покачиваясь в седле; Букефаль нервно гарцевал под ним. Де Ферран, ожидая нападения отовсюду, крутил головой, и от этого на его шее выступили красные полосы, натертые краями доспехов.

– Да, да… – причмокивая губами от восхищения, повторил Каль. – Однако и я не сплоховал: положил стрелу так точнехонько, словно бы пальцем ткнул! Вот вам и «старый беззубый пес», сир!

– Не держи зла, Гильом! Ты же знаешь, что язык мой болтается сам по себе, не слушая голоса разума… и сердца, – чуть тише добавил он, и Каль уловил в его словах какой-то намек на раскаяние.

Старому учителю этого было достаточно. Мутная стариковская слеза заискрилась на его редких ресницах.

– Я, пожалуй, загляну в этот вертеп! – торопливо проворчал он и вошел в шатер.

Рыцарь тем временем объезжал круг, выложенный девичьими телами в белых одеждах.

– Ого! – услышал он голос Каля.

– Что там, Гильом?

– Ваша Милость, здесь одно сплошное непотребство! Стыдно сказать… Но неужели в этой стране не придумали лучшего применения для женского естества?

– Ну же, пес! Не томи!

– Одну минуту, Ваша Милость. Я вижу еще кое-что… О святый Боже! Магические чары! – голос его как-то странно булькнул и прервался.

– Гильом! Выходи сей же момент – иначе я вытащу тебя за твои седые волосья!

– Уже иду, Ваша Милость! Однако…

– Гильом! – прикрикнул рыцарь, теряя остатки терпения.

На этот раз книжник вышел из шатра, неся в руках какой-то странный камень. Булыжник напоминал кулак с выставленным вверх длинным и толстым пальцем.

Рыцарю показалось, что этот «палец» был чем-то испачкан.

Де Ферран поморщился.

– Что это?

– Этой, с позволения сказать, рукой здесь срывают цветки невинности, – ответствовал слуга и, чтобы убедить господина в правильности своих предположений, направился к ближайшей девушке.

Он бесцеремонно прижал ее к земле и задрал подол. Девушка слабо отбивалась, но Каль грозно прикрикнул на нее.

– Цыц, стерва! Неужели ты настолько глупа, что решила, будто мой сопливый дружок пока еще в силах приветствовать тебя, стоя! У него всего один глаз, да и тот уже ни черта – прости, Господи! – не видит.

Он запустил руку в мягкое, не ведавшее мужской ласки – равно как и грубости – межножье и принялся орудовать там сухими узловатыми пальцами исследователя.

Наконец раздалось торжествующее восклицание.

– Ага! Вот он, девственный сок! Даю голову на отсечение… Впрочем, нет, голова мне еще пригодится!

– Ну так поставь на кон одноглазого сопливца! – расхохотался рыцарь.

– Пожалуй! – отозвался Гильом. – Коли он даже не вздрогнул при виде этой соблазнительной щелки, туда ему и дорога! Слышишь? Бессильный шнурок? Ставлю тебя на то, что этот камень с противоестественным отростком использовали для той работы, коию ты когда-то с доблестью исполнял! – он раздвинул ноги, уставился на свой гульфик и громко расхохотался, обнажив редкие черные зубы.

– Да… – рыцарь поддержал было его веселый порыв, но смех тут же уступил место задумчивости. – Но коли так, Гильом… Стало быть, эту несчастную хотели убить за то, что она уже отдала кому-то свой сок?

– Сир! – Гильом с достоинством поклонился. – Я тоже так полагаю.

– Это загадочная страна… – пробормотал рыцарь. – Мнится мне, девство тут в большой цене. Быть может, даже в большей, чем жизнь…

Он уставился на спасенную им девушку. Та моментально почувствовала устремленный на нее взгляд. Она будто вышла из забытья, в котором пребывала от того мгновения, когда кривой клинок был занесен над ее грешной головой.

Каль пожал плечами. Он еще не знал, что именно хочет сказать его господин.

– А может, это и правильно, доблестный кавалер? Не зря же мы чтим Пресвятую Богоматерь? Ведь только ей удалось понести, не теряя женского естества, дарованного рождением, и, вместе с тем – теряемого, буде женщина приуготовится дать новую жизнь внутри благословенного чрева своего…

– Не суесловь, пес! – нахмурился рыцарь. – Не сравнивай Ее девство с девством земной грешницы. Ибо девство Богородицы – чудо Господне, тогда как невинность этих несчастных уходит вместе с несколькими каплями жидкой крови. Но что эти капли? Ты же знаешь, что если собрать всю кровь, вытекшую из моих ран, ее бы все равно было больше, нежели сока всех девственниц мира!