Дмитрий Сафонов - Библиотека

Каль осадил Красотку и подскакал к хозяину.

– Да, Ваша Милость!

– Что ты на все это скажешь, премудрый мой спутник?

– О-о-о! – на лице Каля появилось выражение блаженства. – О-о-о, Ваша Милость! Я скажу, что никогда прежде не видел ничего более прекрасного. Воистину, я благодарен Судьбе за то, что сделала меня слугой такого человека, как Вы. Вы, Ваша Милость, войдете в историю, как первооткрыватель чудесных земель…

– Придержи язык, льстивый раб! Скажи лучше, нет ли у тебя никаких мыслей о том, кому может принадлежать эта чудесная земля? И не похожи ли мы на незваных гостей, вломившихся в чужую дверь?

Откровенно говоря, этот вопрос в не меньшей степени занимал и самого книжника.

– Мой Господин! – пустился в рассуждения Каль. – Спору нет, мои глаза не столь зорки, как Ваши, но я не заметил ни единого следа копыт на лесной дороге. Она, хоть и широка, но поросла густой и высокой травой. Стало быть, по ней давно уже никто не ходил…

Последовавшие слова рыцаря заставили его вздрогнуть.

– И никто не возвращался, – мрачно сказал де Ферран.

Гильом проглотил комок, вдруг вставший поперек горла.

– Мой Господин! – осторожно сказал он. – Земля эта подобна Эдему. Кругом цветут дивные травы, нежный аромат цветов наполняет свежий воздух так, что даже мои ноздри могут уловить его и насладиться им, а эти каменные исполины – не что иное, как творение ангелов Господних, ибо даже на Востоке, вотчине иноверцев, столь искусных в различных ремеслах, нам не приходилось встречать ничего подобного. Мудрено ли, что никто не хочет отсюда возвращаться?

– Как легко провести книжника! – с укором сказал рыцарь и покачал головой. – Только покажи ему то, что превосходит пределы его разумения, и он в твоих руках. Не то ли самое ты говорил на шумном торжище в Дамаске, когда фигляр в грязных лохмотьях показывал фокус с исчезающей жемчужиной?

Каль понурил голову.

– Тот фокус был просто ловкостью приспособленных для обмана пальцев. Каюсь, что оказался таким легковерным…

– А сейчас, Каль? Неужто ты и впрямь веришь, что Ангелам Господним больше нечем заняться, кроме как таскать каменные глыбы?

– Сир… Возможно ли, что уши мои слышат столь хулительные речи? Я много повидал на своем веку, но ни разу еще не встречал механизмов, способных соорудить такую пленительную и устрашающую красоту. Разве это не чудо? А творить чудеса подвластно только высшим силам.

Рыцарь усмехнулся. Порыв ветра расправил его бывший некогда белым, а ныне – покрытый грязью и зеленым соком травы плащ с нашитым алым крестом.

– Маловер! Неужели для того, чтобы уверовать, тебе обязательно нужны чудеса? По мне так наоборот. То, что Он всемогущ и все-таки не вмешивается в наши земные дела – это и есть настоящее чудо. Потому что на Его месте я давно бы поджарил кое-кого тугим пучком синих молний!

– Он любит нас всех, – кротко сказал Каль. – Мы все – дети Его.

– Детей тоже любят по-разному, – ответствовал рыцарь. – И почему-то хилых и убогих, бастардов и выблядков зачастую любят больше, нежели рожденных в законном союзе, освященном Господом.

– Неисповедимы пути Господни, – пробормотал Каль и перекрестился.

– Это все, что ты можешь мне возразить? – грозно спросил рыцарь, мощной дланью удерживая рвущегося вперед жеребца. – Нет, старик Гильом. По мне так если битва, то смертельная, если любовь, то навсегда, если Вера – то слепая…

– А неверие, сир? От Вашей слепой веры до неверия – один шаг. С закрытыми глазами так легко сделать этот шаг…

– Довольно, Гильом! Я не нуждаюсь более в твоих поучениях. Моя судьба – в руце Отца Небесного. Он ведет меня, а не ты. Скажи лучше – готов ли ты последовать той же тропой за хозяином?

Каль поклонился.

– Доблестный кавалер! Вы служите Господу, а я служу Вам. Какая еще нужна награда для преданного раба? Творец приводит нас в мир для того, чтобы мы исполнили свое предназначение. Я исполняю его уже много лет.

Рыцарь хищно осклабился.

– Тогда вперед, книжник! Или ты не видишь дым костра, поднимающийся вдали?

Каль сощурил старческие подслеповатые глаза, затянутые мутными катарактами.

– Вижу, сир. Но не тот ли это костер, на котором жгут всех истинно верующих?

– Ты не готов пострадать за Веру? – воскликнул рыцарь.

– Мне пока не приходилось за нее страдать. Вера вселяла в меня силу и успокоение, а страдать заставляли люди.