Альбина Нури - Другие хозяева [СИ litres]

– О, мама прекрасно, – слишком оживленно ответил Илья. Они уже подходили к Лелиному автомобилю. – Хотела со мной пойти. Ты знаешь, она ведь так любила Томочку.

То, как он говорил о матери, прозвучало неестественно, чересчур официально, и Илья, почувствовав это, смутился. Леля тоже уловила фальшь, но сделала неправильный вывод.

– Боишься, что она за старое возьмется, раз выздоровела? – без обиняков спросила девушка, садясь в машину.

– Нет, – искренне ответил Илья. – Она теперь поклонник ЗОЖ, даже удивительно. Ни про водку, ни про сигареты не вспоминает. Гимнастика, свежевыжатые соки, баланс углеводов и белков и все такое.

– Ничего себе.

– Читает запоем, смотрит французские и итальянские фильмы. Я понятия не имел, что она о них слышала. – Илья помолчал. – А мама сказала, что мечтала в юности стать актрисой и часто смотрела их.

– Тетя Ира изменилась, – констатировала Леля.

Они выехали со стоянки и пристроились в хвост огромному черному внедорожнику, который плыл по залитой дождем улице, словно океанский лайнер.

– Не хочу сказать, что мама любила яичницу, яблоки или чай с молоком, а тут вдруг в рот ничего этого не берет. Или походка изменилась, или голос. Нет, она прежняя, но… Ей стало интересно то, что не было интересно. Она вспомнила то, о чем она давно забыла, вот как про эти фильмы.

Было и еще кое-что, беспокоившее его, но он не стал говорить об этом Леле.

– Илюша, ты говоришь о матери, а я думаю о Мише, – сказала она, глядя на дорогу. – Он ведь тоже изменился, и меня это тревожило, я его даже не узнавала в какие-то моменты. А потом поняла. И Миша, и твоя мама теперь не такие, как мы. Они оба прошли через болезнь, которая поставила их на грань жизни и смерти. Миша был в коме, тетя Ира перенесла тяжелый инсульт. Потом они вернулись к жизни, но такие вещи не могут не оставлять следа. И жизнь больше ценишь, наверное, и к людям относишься по-другому.

Леля говорила, Илья кивал и соглашался, потому что слова ее были правильными. Но все же он чувствовал: дело не только в этом, по крайней мере, если вести речь о его матери.

Он ощущал – именно ощущал: кожей, нервами, клетками, интуитивно, не на уровне мозга, а на уровне эмоций – некоторую неправильность. Или, наоборот, излишнюю правильность в поведении матери. Если она делала уборку, то не оставляла ни пылинки; кусочки морковки в супе были одинакового размера, а обувь в обувнице стояла по линеечке. Мать брала чашку, писала, шла, ставила на стол тарелки, вытирала пыль и, делая все это, не производила ни единого лишнего движения.

Когда она, неряха, лентяйка и распустеха, а после – больной человек научилась этой точности? Этой идеальности, продуманности каждого слова и жеста?

В матери больше не было слезливости, привязчивости и излишней сентиментальности, как в дни болезни, но не было и веселой глупости, неосознанной жестокости беззаботного эгоизма прежних, «доинсультных» времен.

Было и еще одно, что очень удивляло, – старание. Мама старалась держаться с ним так, как он того ждал. Это было похоже на то, как если бы она постоянно, в любой ситуации посылала запросы: как ей относиться к сыну, как вести себя, если он сердится или печалится, как улыбаться, что сказать, как отреагировать, над чем смеяться – и ждала бы ответа.

Мать была словно шпион на вражеской территории, который отлично знает свою роль, но постоянно на взводе, потому что страшится выдать себя неверным словом. Ее реакции были с крохотной заминкой, и именно потому Илья нутром чувствовал их выверенность, их глубоко запрятанную лживость.

Илья, который всю жизнь работал журналистом, писал тексты и привык четко выражать свои мысли, на этот раз не мог толком сформулировать, облечь в слова то, что тревожило его, и оттого все становилось еще более мучительно.

С другой стороны, поведение матери не могло не радовать: Ирина всячески заботилась о сыне, не изводила скандалами, не давила на него, ничего не требовала, даже не просила.

– Так чего же еще нужно? – Лелин вопрос прозвучал настолько в унисон его мыслям, что Илья вздрогнул и удивленно поглядел на нее.

– Не слушал? – Она слегка приподняла брови. – Женские слова для мужчин – как белый шум. Они кивают в нужных местах, но думают о своем.

– Прости, я не…

– Не извиняйся. Я сказала: мы, люди, настолько привыкаем ждать подвоха, что, когда наши близкие стараются соответствовать нашим ожиданиям и меняются ради нас, то мы просто не в состоянии им поверить, расслабиться и быть за это благодарными.