Руслан Передельский - Чугунные облака

Наконец, она отпустила его. В руках матери остался густой клочок волос. Передёрнувшись, она отбросила клок в сторону.

Давид облокотился локтем об стену, пытаясь отдышаться. Среди темноты лестничной площадки, которую не в силах были осветить редкие проникшие внутрь дома лучи, послышались тихие женские всхлипывания. Словно внизу, сидя на лестнице плакала женщина, всхлипывая всё громче и громче.

Давид смотря перед собой зашёл в начавшуюся после солнечного света тьму. Она поглотила его с головой, окружив со всех сторон. Стало жарче. Она давила на него, зажимала между узких обшарпанных стен.

На его висках вылезли две почти симметричные вены и ритмично пульсировали.

– Нет мама! – прозвучал его же голос. Ту ночь он никогда не забудет.

– Впусти меня! – плача кричала мама, вырывая дверную ручку ванной. Он прижался спиной к стиральной машинке. Она р абота ла и заглушавшей истеричные вопли матери. Кромешная тьма. Лишь мигающий оранжевый фонарик светящийся над барабаном включённой машины.

Плачь женщины стал совсем громким. Она рыдала, не скрывая чувств.

Давид представил перед собой портрет пожилой вдовы, рассевшейся на твёрдой лестнице и смотрящей в темноту. В ней ей представляя мутный портрет мёртвого мужа.

Она вытирала слёзы со сморщенных щёк белым платком, на котором крестиком вышиты красные маки.

– Впусти меня!!! – рыдала мать и со всей силы била в двери ванной ногами, будто это должно было помочь . Ни черта не помогло. Он просидел прижавшись к стиральной машинке всю ночь. Сейчас её вибрация волной прокатилась по телу.

Сквозь тьму прорисовался силуэт. Ссутулившись, на ступеньке сидела дама смешавшаяся с тьмой. Она была одета в чёрное. Тёмный плащ освещал проникший во тьму луч, влетевший через маленькое окно.

Подперев голову руками, она безудержно рыдала и всхлипывала всё громче.

Звук плача волной прокатывался по всему дому. Давид, подойдя ближе к женщине тихо спросил:

– Вам нужна помощь? – он пытался заглянуть за спину, увидев лицо незнакомки.

– Мне? Помощь? – ответил хриплый голос, по которому можно было предположить, что сидевшей перед ним не меньше семидесяти. Самая настоящая старушка, ему так хотелось ей помочь.

– Из-за чего вы плачете?

– Плачу? – упрямо переспросила она – Моя мать избивала меня в детстве, заставляя молиться. Я пряталась от неё в ванной. Ох уж эти неприятные воспоминания…

Давид вздрогнул, увеличившимися в раза три глазами взглянув на незнакомку. Воспоминания в его голове становились громче. Крик матери казался нестерпимым.

Старуха выпрямила спину и резко обернулась. От вида её лица Давид спотыкнулся о ступень, находившуюся сзади.

Ярко-белая деревянная маска полностью скрыла физиономию. Она была будто украдена из японского театра кабуки, с разницей в том, что на ней изображалась европейская внешность. Сморщенная старуха, лицо растянуто в жуткой неестественной улыбке как от фильтра в снэпчат.

Она и составляла пугающий образ. Она бросала в дрожь карикатурным искажением обыкновенной улыбки.

Жуткую белую маску осветили прорвавшиеся внутрь лучи. Она заблестела в них, подчёркивая белизну.

Улыбающаяся старуха, точнее тот, кто скрывался под этой маской, привстала, наблюдая за реакцией мальчика.

Поскользнувшись, он упал на острую лестницу и больно ударился позвонком. Не в силах встать, Давид наблюдал за медленно подходящей к нему незнакомкой. Он хотел закричать, но был очарован мистическим силуэтом, вставшим на соседнюю ступень. Наклонившись, он тёмной перчаткой прикоснулся к мокрому лицу мальчика.

Она ласково погладила его свисающие вниз щеки, держа правую руку за спиной.

– Т-ш-ш – тихо шикнула она и поднесла палец к алым губам маски.

Давид в упор смотрел в тёмные глаза старухи, пытаясь разгадать, кто стоит перед ним. Тщетно. Толстое дерево скрыло за собой личность и оставила её неизвестной.

Резкая боль. Давид почувствовал как острый нож устремился в живот. Ещё раз. Потом ещё раз.

Он опустил взгляд на тело, в ужасе смотря на окровавленную рубашку.

Из уст вылилась свежая кровь и окрасила маску старушки в алый цвет. Капли стекли по белоснежному дереву обратно на воскресную рубашку, которую ранее Давид одевал лишь на воскресные походы в церковь.