Целая жизнь впереди, и она способна её украсить сама. Сформировать как искусный скульптор произведение искусства из глины. Сзади будто выпростали крылья. В голове прояснилось: сейчас стал ясен чёткий план об обретении невероятной жизни.
Один из пунктов стоял рядом, всё остальное заложено в ней самой.
Свежий воздух вскружил голову. Валентин схватил её за руку. Она почувствовала грубую кожу и в то же время приятное тепло его тела. Он взглянул на неё, она на него. Воцарило молчание. Его лицо осветил оранжевый свет: солнце горящим клубком уходило за тёмную линию горизонта. Оно хотело осветить ту тайну, так усердно скрывавшуюся за его глазами. Загадку, которую он хранит за безупречной улыбкой. Тоску, скрывающуюся за шрамами и порезами, оставшимися после уличных драк. Закат мог выдать всё, но Валентин не поддавался. Расплывшись в тёплой улыбке он прижал её к себе. Ухо услышало торопливое биение сердца.
– Я никогда ещё не была так счастлива – место и впрямь подарило бурный прилив энергии.
– Я никогда не был силён в высказывании своих чувств и вообще никогда их никому не изливал – начал Валентин тихим басом – И из-за этого боюсь что ты можешь не понять насколько мне дорога. Ты просто упустишь мои чувства, которые я боюсь выдавать ещё с самого детства.
– Я ничего не упущу – прошептала Каролина, большим пальцем смахнув пушинку с подбородка Валентина – Я ловлю каждый момент.
Потянувшись устами к губам она подарила ему поцелуй о котором он мечтал всю жизнь. Длинный и настоящий. Освещаемый светом последнего луча солнца. Ладони начали потеть – ужасная неловкость воцарила сразу же, как её губы заключили его в объятия. Поцелуй с языком для него был в новинку, и как же не хотелось облажаться. А что если он её обслюнявит? Или ей не понравится аромат его дыхания? Или она почувствует влагу его рук?
Но сейчас всё пошло как по накатанной: она была чересчур счастлива, чтобы что-то заметить. Улыбалась и целовалась, зажмурив глаза и прижимаясь ближе. Порыв ведра качнул вышку в очередной раз. Каролина засмеялась, Валентин расплылся в улыбке слыша этот смех. Ветер обдувал со всех сторон – сейчас, казалось, так легко взмыть ввысь и улететь. Только им вдвоём.
Огненный шар скрылся за горизонтом. Город погрузился в сумерки, сеть дорог осветилась чередой фонарей, превратив мрак пейзажа в сидящую гирлянду. Пушистые облака переродились в мрачные летящие прочь ледяные осколки – будто те воздушные помпоны в миг разорвались на части. Они переливались всеми оттенками синего, кружа над крышами домов как водоворот.
– У меня есть идея для продолжения этого вечера – прошептал Валентин, точно боясь спугнуть и без того оживленные воздушные осколки.
– Ты где лазил? – Макс шептал настолько тихо, насколько только мог. Из-за этого слова превращались в сплошное «шшшшшшш». Я еле разбирал их в череде шипящих звуков – Почему ты выглядишь будто искупался в Северно-Ледовитом океане?
– В СЕВЕРО-ледовитом – подправил я, дрожа будто вправду недавно вылез из ледяной воды. Моё лицо полностью покрывали капельки пота, он до сих пор скатывался за тугой тканью костюма. Было неприятно.
Тигрицы перевели взгляды наполненные неподдельной верой (липовой и весьма плохо отыгранной) на меня, в глазах чётко проскандировав: «Закрой поганую вонючую пасть, малолетний засранец, пока мы тебе её не прикрыли!» – выглядели они агрессивно настроенными.
– Ты проторчал в туалете где-то минут тридцать. Вот это реально ржачная история. Смотри, как бы завтра не выставили пост в школьном «Подслушано» – Андрей перевалился через Макса, стараясь подобраться ближе ко мне и при этом шептать.
«Т-ш-ш!» – мать Алины прислонила указательный палец к устам и осуждающе глянула в нашу сторону. Андрей не заметил.
– Я представляю: фото где ты тужишься на толчке, весь потный, к посту прикреплено аудио с симфонией плотного ужина.
«Т-Ш-Ш!» – второй осуждающий взгляд стал сокрушительным. Андрей вернулся на место.
На сцене продолжал говорить священник. Он поднимал руки, опускал руки, поднимал руки, опускал, как игрушка из «Хэппи Мил». Слова проносились мимо, в ушах звенело лишь «ААААА» – визг девочки горевшей на моих глазах.
Тело чесалось. Горело. И вообще, мне было не уютно в своей же коже. Я вспоминал вид трупных личинок, ползущих ко мне, и сильнее вжимался в стул, сильнее потел, сильнее чесался, словно желая снять с себя эту неуютную оболочку (получилось мерзкое сравнение, как и всё увиденное мною за этот вечер).
Читать дальше