Владимир Нестерцов - В гостях у Папского Престола

–Люди добрые, кто хочет – идем с нами на Русь, а кто не хочет – может возвращаться в Крым, в басурманскую неволю. Кто истинный христианин, становись справа от меня.

Сначала наступила тишина, только слышен был гул боя да иногда доносились выстрелы. Затем народ зашумел, зашевелился и пришел в движение. Основная масса бывших рабов оказалась с правой стороны атамана. На месте осталось около трех тысяч человек.

–А вы что? – спросил их атаман.

–Мы решили вернуться обратно в Крым, – ответили ему из толпы.

–Воля ваша, – сказал атаман и, повернув коня, повел людей в родные степи.

Когда они отошли достаточно далеко от остающихся в Крыму, атаман развернул казаков и приказал изрубить всех изменников, всех до единого. И сам принял в этом участие, приговаривая после каждого удара саблей:

–Спите, братцы, до Страшного Суда, а Бог уж нас рассудит!

Когда после кровавой сечи казаки спросили его, почему он так жестоко поступил, атаман,обладающий даром предвидения, ответил, что дети этих остающихся в Крыму людей, с надломленной волей, и особенно «тумов», могут вернуться на Русскую землю уже не в качестве соотечественников, а в качестве воинствующих и жестоких янычар или «контрактников» за головами невольников из русских людей.

–Встречался я с такими янычарами, – сказал один из казаков. – Драться они здорово умеют. Когда станешь одолевать его в бою, он начинает ругаться по – русски, а кричит, как турок.

После этих слов все замолчали, уйдя в свои мысли, очевидно, вспоминая свои истории, связанные с военными походами. Молчание нарушил куренной. Затянувшись в последний раз, он выбил трубку и, потянувшись, сказал:

–Ну что, хлопцы, повечеряли, пора и на боковую. Завтра рано вставать, – и, поднявшись, направился в курень.

За ним потянулись и другие казаки. Я тоже присоединился к ним. Расстелив свой матрац, я улегся на него и окинул взором своих товарищей по куреню. Каждый из них, перед тем как улечься, пристраивал возле себя свою саблю и остальные припасы так, чтобы в случае тревоги быстро быть во всеоружии. Посмотрев, как они делают это, и я под одобрительный взгляд куренного положил возле себя саблю и пистоли. Вскоре наступила тишина, которую затем нарушил громкий храп, который никак не давал мне уснуть. В нем чувствовалась своеобразная система людей, долгое время живущих вместе. Тон задавал казак с большим животом, лежащий у входа. Он начинал храпеть так, словно над твоим ухом громко били в огромные барабаны. Все остальные затихали, но, когда он заканчивал свое соло, несколько голосов уже на более щадящей ноте подхватывали его призыв, постепенно понижая звук. Заканчивал весь этот хор невысокий худой казак, лежавший слева от меня. Его храп можно было назвать соловьиной трелью, которая проникала во все уголки куреня. Затем наступала небольшая пауза, и все начиналось сначала. Я долго ворочался, привыкая к новой обстановке, но усталость взяла свое, и я вскоре уснул, несмотря на такой необычный концерт.

Утром я проснулся от звона медного колокола, висевшего на площади. Он возвещал начало нового трудового дня. Все казаки, умывшись, выстраивались перед куренем со своей саблей. Затем, разбившись на пары, они стали отрабатывать приемы сабельного боя. Со мной в паре тренировался худой казак. Он был достаточно опытным бойцом. Мне с трудом удавалось парировать его удары, а он, довольный результатом, все агрессивнее наступал на меня. Я трижды вспотел, прежде чем поступила команда закончить упражнения. Бросив саблю в ножны, я присел отдохнуть. Казак, наклонившись надо мной, похлопал меня по плечу и сказал:

–Ты добрый рубака, хлопче. Завтра я тебе покажу несколько сабельных приемов, которые помогут в бою. И, действительно, он сдержал свое слово, и я освоил с ним несколько необычных хитростей, обманных движений, использование кинжала как вспомогательного средства и рубку ятаганом, главным оружием янычар. Кроме этого, я позже изучил приемы боя казацкой пикой как в седле, так и в пешем строю. Что касается стрельбы из огнестрельного оружия, то она проводилась достаточно редко, так как берегли боевые припасы, которые стоили достаточно дорого.

После утренней разминки я пришел к шафару, который заставил меня взять бумагу и чернильницу, и мы вместе с ним пошли в скарбницу разбираться с казной. Он открыл большой амбарный замок и, взяв с полки светильник, зажег его. Войдя вслед за ним, я очутился сначала в оружейной комнате. Возле стены в ряд стояли пищали, бочки с порохом, висели пистоли, лежали сабли как в ножнах, так и без них. Шафран возился со следующей дверью, которая запиралась на два замка. Когда он отворил ее, передо мной открылась небольшая комната, заставленная сундуками, небольшими дубовыми бочонками и глиняными кувшинами. Возле них лежали какие-то свертки, замотанные в ткань или в персидские ковры, бока которых распирались предметами, скрытыми в них. Поставив светильник на полку, шафран сказал: