Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

– Ублюдок, – сказал Марти в трубку и бросил ее на рычаг. Его слегка трясло, нервы были на пределе. Он проскользнул в газетный киоск, взял пачку сигарет и вернулся в машину. Наступило обеденное время; движение в центре Лондона должно было сделаться плотным, и на то, чтобы добраться до старых краев, уйдет почти все сорок пять минут. Времени возвращаться и проверять, как там Карис, не было. Кроме того, он догадывался, что она не поблагодарила бы его за отсрочку покупки. Она нуждалась в наркотиках больше, чем в нем.

Европеец появился слишком внезапно, чтобы Карис могла сдержать его вкрадчивое присутствие. Но, несмотря на свою слабость, она должна бороться. И было что-то в этом нападении, что отличало его от других. Может, на этот раз он более отчаянный в своем подходе? Ее затылок был физически изранен его появлением. Она потерла его вспотевшей ладонью.

« Я нашел тебя », – сказал он в ее голове.

Она оглядела комнату, ища способ выгнать его.

« Бесполезно », – сказал он ей.

– Оставь нас в покое.

« Ты плохо со мной обращалась, Карис. Я должен наказать тебя. Но я этого не сделаю, если ты отдашь мне своего отца. Неужели я так много прошу? Я имею на него право. Ты знаешь это в глубине души. Он принадлежит мне ».

Она знала, что лучше не доверять ласковому тону. Если она найдет папу, что он тогда сделает? Оставит ее жить своей жизнью? Нет, он заберет и ее, как забрал Эванджелину и Тоя. Лишь он один знал, сколько еще других; к тому древу, в Нигде.

Взгляд Карис остановился на маленькой электрической плите в углу комнаты. Она встала, чувствуя себя куклой с разболтанными конечностями, и нетвердой походкой подошла к ней. Если Европеец пронюхал о ее плане, тем лучше. Он слаб, она чувствовала это. Усталый и грустный; один глаз смотрит в небо в поисках коршунов, концентрация слабеет. Но его присутствие все еще было достаточно неприятным, чтобы запутать ее мыслительный процесс. Добравшись до плиты, она уже не могла понять, зачем пришла сюда, и заставила свой разум переключиться на более высокую передачу. Отказ! Вот в чем дело. Плита была отказом! Она протянула руку и включила одно из двух электрических колец.

« Нет, Карис , – сказал он ей. – Это неразумно ».

Его лицо возникло перед ее мысленным взором. Оно было огромно и заслоняло собой всю комнату вокруг. Она тряхнула головой, чтобы избавиться от него, но он не поддавался. Была и вторая иллюзия, помимо его лица. Она почувствовала, что ее обнимают чьи-то руки: не мертвая хватка, а спасительное объятие. Эти руки качали ее.

– Я не принадлежу тебе, – сказала она, борясь с желанием поддаться его объятиям. Где-то в глубине сознания звучала песня, ритм которой соответствовал усыпляющему ритму раскачивания. Слова были не английские, а русские. Колыбельная, она знала это, не понимая слов, и, пока песня лилась, а Карис слушала, казалось, что вся боль, которую она чувствовала, исчезла. Она снова была младенцем на руках, в его объятиях. Он будет укачивать ее, пока она не уснет под эту тихую песню.

Сквозь кружево приближающегося сна Карис разглядела яркий узор. Хотя она не могла определить его значение, помнила, что это важно – оранжевая спираль, которая светилась недалеко от нее. Но что это значило? Проблема раздражала ее и не давала уснуть так, как хотелось. Поэтому она открыла глаза чуть шире, чтобы раз и навсегда понять, что это за узор, и покончить с ним.

Перед ней появилась плита, кольцо светилось. Воздух над ним замерцал. Теперь она вспомнила, и воспоминание прогнало прочь сонливость. Она протянула руку к теплу.

« Не делай этого , – посоветовал голос в голове. – Ты только навредишь себе ».

Но она знала, что это не так. Сон в его объятиях был опаснее любой боли, которую принесут следующие несколько мгновений. Жар был неприятным, хотя ее кожа все еще находилась в нескольких дюймах от источника; на какой-то отчаянный момент ее сила воли дрогнула.

« У тебя останутся шрамы на всю жизнь» , – сказал Европеец, чувствуя ее нерешительность.

– Оставь меня в покое.

« Я просто не хочу, чтобы тебе было больно, дитя. Я слишком сильно тебя люблю ».

Ложь была как удар хлыста. Она нашла в себе жизненно важную унцию мужества, подняла руку и прижала ладонь к электрическому кольцу.

Европеец закричал первым: она услышала, как его голос начал повышаться за мгновение до того, как раздался ее собственный крик. Она отдернула руку от плиты, когда до нее донесся запах гари. Мамулян отстранился; она почувствовала, как он отступает. Облегчение затопило ее тело. Затем боль захлестнула ее, и быстро наступила темнота. Но она этого не боялась. В такой темноте безопасно. Его там не было.