Клайв Баркер - Проклятая игра [litres]

Он был похож на алкаша, который цепляется к прохожим на углу улицы.

– Я для вас сделал все, что в моих силах, – сказал Марти, высвобождаясь.

– Ты хочешь вернуться домой? – Тон Уайтхеда мгновенно перестал быть заискивающим. – Хочешь вернуться за решетку и спрятаться там?

– Вы уже пробовали этот трюк.

– Я что, начинаю повторяться? Ох, господи боже. Господь всемогущий. – Он отмахнулся от Марти. – Тогда проваливай. Канай отсюда, ты не в моем классе. – Он вернулся, пошатываясь, к стене, и оперся на нее, словно на костыль. – Какого хрена я рассчитывал, что ты способен держать удар?

– Вы меня подставили, – прорычал в ответ Марти. – С самого начала!

– Я же тебе сказал… это была шутка…

– Речь не только про сегодня. Все это время. Вы мне лгали… покупали мою верность. Вы сказали, вам надо кому-то доверять, а потом обошлись со мной как с дерьмом. Неудивительно, что вас в конце концов все бросают!

Уайтхед резко повернулся к нему.

– Ладно, – крикнул он в ответ, – чего ты хочешь?

– Правды.

– Уверен?

– Да, черт возьми!

Старик закусил губу, споря сам с собой. Когда он снова заговорил, его голос сделался тише.

– Ладно, парень. Ладно. – Старый блеск вспыхнул в его глазах, на мгновение поражение было сожжено новым энтузиазмом. – Если ты хочешь услышать, я скажу тебе. – Он указал дрожащим пальцем на Марти. – Закрой дверь.

Марти пинком отшвырнул с дороги разбитую бутылку и захлопнул дверь. Странно было закрывать глаза на убийство только для того, чтобы выслушать историю. Но эта история так долго ждала своего часа, что ее нельзя больше откладывать.

– Когда ты родился, Марти?

– В 1948 году. В декабре.

– Война уже закончилась.

– Да.

– Ты сам не знаешь, что пропустил.

Странное начало для исповеди.

– Такие были времена.

– Хорошо повоевали?

Уайтхед потянулся к одному из менее поврежденных стульев и поднял его, затем сел. Несколько секунд он молчал.

– Я был вором, Марти, – сказал он наконец. – «Торговец на черном рынке» звучит внушительнее, но суть, полагаю, та же самая. Я мог сносно говорить на трех-четырех языках и всегда был сообразителен. Все складывалось легко.

– Вам везло.

– Везение с этим никак не связано. Люди, которые не умеют управлять удачей, не могут на нее рассчитывать. А я мог , хотя в то время этого не знал. Я, если можно так выразиться, сам творил свою удачу. – Он помолчал. – Ты должен понять: война не похожа на то, что показывают в кино; по крайней мере, моя война была не такой. Европа разваливалась на части. Все пришло в движение. Границы менялись, людей отправляли в небытие: мир был готов к захвату. – Он покачал головой. – Ты не сможешь себе этого представить. Ты всегда жил в период относительной стабильности. Но война меняет правила. Внезапно все складывается так, что ненавидеть – хорошо , приветствовать разрушение – тоже хорошо . Людям позволено показать свою истинную сущность…

Марти гадал, куда их заведет вступление, но Уайтхед только настраивался на ритм своего рассказа. Сейчас не время его отвлекать.

– …и когда вокруг так много неопределенности, человек, который может сам определять свою судьбу, способен стать королем мира. Прости за преувеличение, но именно так я себя чувствовал. Король мира. Видишь ли, я был умен. Не образован, это пришло позже, но умен. Теперь это принято называть «умудренный жизнью». И я был полон решимости извлечь максимум пользы из этой чудесной войны, посланной мне Господом. Я провел два или три месяца в Париже, как раз перед оккупацией, а потом уехал, пока все шло хорошо. Позже я отправился на юг. Наслаждался Италией, Средиземноморьем. Я ни в чем не нуждался. Чем хуже шла война, тем лучше было для меня. Отчаяние других людей сделало меня богатым человеком.

Конечно, я транжирил деньги. Никогда по-настоящему не держался за свои заработки больше нескольких месяцев. Когда я думаю о картинах, которые прошли через мои руки, о предметах искусства, о чистой добыче… Не то чтобы я знал, когда мочился в ведро, что брызги попадают на картину кисти Рафаэля. Я покупал и продавал эти штуки оптом.

Ближе к концу войны в Европе я отправился на север, в Польшу. Немцы были в плохом настроении: они знали, что игра подходит к концу, и я думал, что смогу заключить несколько сделок. В конце концов – на самом деле это была ошибка – я оказался в Варшаве. К тому времени, как я туда добрался, там практически ничего не осталось. То, что не уничтожили русские, уничтожили нацисты. Это была пустошь от края и до края. – Он вздохнул и скорчил гримасу, пытаясь найти нужные слова. – Ты не можешь себе этого представить. Это был великий город. Но сейчас… Как заставить тебя понять? Ты должен смотреть моими глазами, иначе все это не имеет смысла.