Достигнув передних рядов, Ханна взяла руки Джины в черных перчатках и крепко сжала. Ни одна из женщин не произнесла ни слова. Да и что тут можно было сказать? Это до убийства им случалось болтать по два-три раза на дню.
Ханна надолго задержала руки Джины в своих. Потом отвернулась и побрела назад, чтобы занять свое место во втором ряду возле кузена Дэвида и Марианны. Их сынишке, как обычно, на месте не сиделось, он без конца дергал и теребил галстук в черно-белую полоску, который с трудом нацепили на него родители.
– Почему мне нельзя увидеть дядю Анжело? – требовательно спросил он.
От его вопроса Джину передернуло, но она не повернулась к Питеру. Она до боли закусила нижнюю губу, чтобы не зарыдать. Как ужасно, что бедному невинному Питеру в столь раннем возрасте пришлось столкнуться со смертью… Как он, должно быть, растерян и напуган…
– В церкви нужно вести себя тихо, помнишь? – увещевала его Марианна.
– Почему мне нельзя увидеть дядю Анжело? – повторил малыш, на этот раз громким шепотом.
Джина повернулась на скамье.
– Не тревожься, – сказала она Питеру. – Дядя Анжело видит тебя. С небес.
Питер вытаращил на нее глазенки. Должно быть, ее слова озадачили его. Впрочем, пускай – лишь бы он перестал задавать этот вопрос.
Прежде чем снова повернуться вперед, Джина обвела взглядом собравшуюся толпу. Часовня была почти переполнена. У Анжело хватало и друзей, и родных. Печальные, безмолвные лица свидетельствовали о том, какими любовью и уважением пользовался он в городе.
Но постойте…
Джина сощурилась под вуалью. Должно быть, ее зрение исказили черные кружева. А может, ее начинают мучить галлюцинации.
Сердце скакнуло вдруг из груди к самому горлу. Отбросив вуаль, Джина вскочила на ноги и обезумевшим взором уставилась на Мартина Дули.
Мартин Дули в черном костюме, в руках – шляпа. Он сидел у прохода в заднем ряду, беззаботно беседуя с человеком, которого Джина не знала.
У нее вырвался хриплый возглас. Не помня себя, бросилась она к нему, расталкивая людей на пути, спотыкаясь, выкрикивая что-то и сама не слыша себя из-за ярости, ревущей в ушах.
Она налетела на Мартина Дули, выхватила шляпу у него из рук и попыталась разодрать ее, разорвать пополам.
– Как ты посмел?! Как ты посмел явиться на его похороны?!
Зловещая тишина повисла в часовне. Народ стал оборачиваться. Органист прекратил играть. Из вестибюля заглянул испуганный священник – отец МакКэн.
Джина швырнула шляпу в лицо Мартину Дули.
– Как тебе духу хватило сюда явиться? – Она положила дрожащие руки на пояс, ее грудь ходила ходуном.
Дули и глазом не моргнул. Он взирал на нее с безупречным спокойствием. Лишь пунцовые пятна, проступившие на гладко выбритых щеках, выдавали его волнение.
– Я пришел отдать дань уважения, – спокойно произнес он.
– Дань уважения? Ты, убийца! – Джина кинулась на него, метя ногтями в лицо, но двое подбежавших служек схватили ее за руки и удержали на месте.
– Я пришел отдать дань уважения, – повторил Дули, даже не пытаясь встать. – Вы судите обо мне превратно, миссис Пальмьери. Анжело работал на мою семью еще когда сам был мальчишкой. Я любил его, как родного сына.
– ЛЖЕЦ! – завопила Джина. – Лжец! – Она рвалась из хватки юных служек, но оба паренька держали ее крепко.
– Вы что, забыли? – продолжал Дули. – Я сам в ту ночь лишился племянника. Аарон пропал без вести.
Джина нависла над ним, тяжело дыша. Если бы только она могла убить его взглядом! Метнуть молнию в голову, разнеся вдребезги эту самодовольную физиономию…
– Я потерял Аарона в ту ночь, помните? – повторил Дули. – Ничуть не сомневаюсь, что ваша Бет как-то к этому причастна. Все знают, что она была ведьмой!
Боль пронзила виски Джины; она обхватила голову руками, словно пытаясь избавиться от этого страшного слова. Что-то в ней надломилось. Она чувствовала, как внутри вспыхнуло что-то свыше ярости, свыше всего, что ей когда-либо доводилось испытать.
Со звериным воплем она извернулась так, что оба перепуганных служки отлетели:
– УБИЙЦА! УБИЙЦА!
Шатаясь, она отступила назад. Выдернула из подсвечника в проходе горящую свечу. А потом устремилась вперед и с размаху всадила ее в левый глаз Мартина Дули.
Дикий вопль прокатился под стропилами. Дули вскочил на ноги, и тут же, вторя ему, разразились воплями окружающие.
Он заковылял по проходу со свечой, горящей в глазнице. Руки Мартина беспомощно молотили воздух, словно он был слишком напуган, чтобы соображать, слишком напуган, чтобы схватить свечу и вытащить ее.
Читать дальше