Блейк Крауч: Прекрасный маленький городок

— Куда мы едем? — шепчет Рон.

— Чего?

— Куда мы едем?

— Сынок, ты чего лежал посреди дороги?

Рон чувствует себя очень странно: усталость такая, какую он не ощущал за все три марафона, которые бежал лет в двадцать, вместе взятые.

Он хочет ответить мужчине, но жутко кружится голова. Он боится, что может сказать что-то не то. Хотя, что тут можно сказать не то?! Поэтому он просто повторяет вопрос:

— Куда мы едем?

— Пошлой ночью был в Лон Коне?

Рон выпрямляется и пытается застегнуть ремень безопасности.

— Да. С женой.

— И где она?

Рон моргает сквозь слёзы, которые тотчас полились из глаз.

— Ты ничего не говоришь, — произносит старик, — но и твоего молчания достаточно.

И дальше они едут в тишине.

Следующий знак: «Аспен 16 км».

— Я жил в Лон Коне, — говорит старик. — Красивое место. Переехал лет пятнадцать назад. Не смог вынести очередного дня зимнего солнцестояния. Я не говорю, правильно это или нет, и должен ли оставаться вообще такой городок, но для меня… Я больше так не мог. Каждый год. И отказаться от этого можно только всем жителям вместе. Возможно, так однажды и случится. Господи, я скучаю по этому городку.

Грузовик останавливается перед входом в приёмное отделение больницы Аспена, и старик заезжает на парковку.

— Я не могу с тобой туда пойти, — говорит он.

Рон протягивает руку, отщёлкивает ремень безопасности и берётся за ручку.

— Подожди минутку, сынок, — Рон сморит, как старик снимает тёмные очки и смотрит на Рона: один его глаз желтушный, с густой сетью красных сосудов, а второй — идеально белый и чуть больше первого. Стеклянный. — Не часто кому-то удаётся оттуда улизнуть.

— Я бросил её.

— Ты ничего не мог поделать, поэтому постарайся забыть об этом. Но вот что я хочу тебе сказать: двадцать лет назад оттуда сбежала женщина. Она отправилась в полицию Аспена, рассказала им всё, что с ними произошло, как жители пытали и убили её мужа. И знаешь, что случилось?

Старик ткнул длинным, грязным пальцем в плечо Рона.

— Она умерла в тюрьме четыре года назад. Её обвинили в накачивании наркотиками мужа и поджигании его в собственной машине во время отпуска в мирном городке Лон Кон. Ты не можешь пойти против целого города, сынок. Слышишь, что я говорю? Они уже ждут, что ты явишься к ним с правоохранительными органами и станешь выдвигать безумные обвинения. Не делай этого. Не возвращайся туда. Ты зайдёшь в эту больницу и скажешь, что вы с женой потерялись в горах, и только тебе удалось выбраться.

— Я так не могу.

— У тебя нет другого выбора.

Рон открывает дверь и вылазит из огромного грузовика.

Когда он поворачивается, чтобы закрыть дверь, старик перегибается через сиденье и сам её захлопывает.

Шипованные шины грузовика пронзительно взвизгивают, и он с рёвом уезжает со стоянки больницы.

Рон снова стоит на углу Мэйн-стрит и Третьей улицы.

Он сжимает руку жены и говорит:

— Я зайду сюда на минутку.

— А я пока схожу в ту кофейню. Зайдёшь потом за мной?

Как хорошо скрыться от августовской жары в прохладном театре! Если верить дощечке рядом с входными дверями, этому зданию уже сто пятьдесят два года. Рон проходит вестибюль, минует арку и на ватных ногах поднимается два пролёта по лестнице.

Он сомневается, что занял то же самое место, что и той жуткой ночью, но вид с балкона открывается точно такой же, как и в кошмарах, что до сих пор терзают его по ночам. Внизу из-под балкона появляется уборщик и толкает перед собой ведро со шваброй по центральному проходу.

— Простите, сэр?

Уборщик поднимает глаза от ведра.

— Вам нельзя здесь находиться, — говорит он.

— Двери были не заперты.

Когда Рон подходит к сцене, взгляд уборщика падает на то, что осталось от левой руки Рона — всё, кроме большого пальца, пришлось удалить из-за обморожения.

Рон отмечает, что уборщик — низенький и жилистый мужчина лет семидесяти.

— Сколько вы уже тут живёте, сэр? — спрашивает он.

— В следующем месяце будет сорок пять лет.

— Да ну!

— Слушайте, мне нужно закончить работу.

— Я могу попросить вас об одной маленькой услуге?

— Какой?

У Рона бешено колотится сердце под гавайской рубашкой, а во рту пересохло.

— Я хочу увидеть золотого медведя.

— О чём вы, чёрт побери…?

— Бронзовый медведь, которого вы выносите в каждое зимнее солнцестояние.

Уборщик улыбается, качает головой и опирается о швабру: