Анатолий Даровский - Часы бьют полночь [СИ]

Он всё ещё не верил, да?

— Я же сказала, — прошептала Оля, — я спасу нас… обоих.

Руку в последний раз дёрнуло невыносимым спазмом, таким, что она едва не завыла сквозь зубы, а потом отпустило. Ушла боль. Спало оцепенение. Только жар всё плескался внутри, нечеловеческое, колдовское пламя, пламя симбиоза, пламя «этой штуки», что теперь текла по её венам.

А Женька — Женька был свободен. И, едва к нему вернулась способность двигаться, грохнулся на колени рядом с ней. Вырвал из ослабевших Олиных пальцев собственную ладонь. Схватил её за плечи, как тогда, в коридоре, пачкая кровью светлую ткань её свитера. Потряс туда-сюда — голова Оли безвольно мотнулась из стороны в сторону.

— Ты что натворила? — тихо произнёс он, и в голосе слышалась нездоровая дрожь. — Ты… ты понимаешь, что ты вообще сейчас сделала? И это ты называешь — «жертвенность бесполезна»? Оно же… ты же…

Оля попыталась ответить и не смогла выдавить из горла ни слова.

Это ощущалось совсем не так, как она думала. Ей казалось, что придёт сила, но все мышцы охватывала невозможная, гибельная слабость. Почти истома. Ещё чуть-чуть — и она просто закроет глаза и…

Нет! Нельзя отключаться! Нужно сделать это сейчас, пока оно ещё не освоилось внутри её тела! Пока не запретило сделать то, что не смог сделать с ней Женька — не смог или просто не догадался, оставив ей способность видеть взамен всего остального!

— Верь мне, — произнесла она одними губами и улыбнулась. Люди, увлечённые курантами, начали посматривать в их сторону: что там у этих двоих творится? Кому-то плохо? Кому-то помочь?

Оля и впрямь чувствовала себя не очень, но помощь ей точно была не нужна.

Часы били полночь. Твари не могли жить в телах невидящих.

Существо из Женькиного тела, что сейчас бушевало внутри неё, умело стирать воспоминания.

Вот он, момент, в котором «они» просчитались. Учли каждую мелочь, кроме одной малюсенькой, но жизненно важной детали, детали, о которой не знали, детали, которая изменила абсолютно всё.

Оля была видящей не с рождения. А «они» таких, судя по форуму, даже не знали. Только догадывались, что подобные ей существуют, но никогда не встречали вживую.

Она выиграла. У неё всё получилось. Женька свободен и никогда больше не станет монстром, никогда не станет одержимым или симбионтом, потому что тот, в чьём теле уже побывало чудовище, навсегда иммунен к таким вторжениям.

А что до неё самой… Что ж, суровое московское будущее, где она едет в метро и не может вспомнить его лица, никогда не наступит. Она останется жива. И здорова. И с Женькой. Может быть, когда-нибудь, когда его отпустит отец, они даже смогут вернуться в прежнюю школу — если оба станут «им» неинтересны, слежка и травля наверняка прекратятся.

Часы били полночь.

Оля подняла тяжёлую, точно свинцом налитую левую руку, где всё ещё пылал порез, и осторожно коснулась пальцами собственного виска.

Куранты неотвратимого будущего внутри неё пробили в финальный двенадцатый раз, дрогнули и рассыпались в пепел.

Когда в уши ударил привычный визг тормозов, Оля даже не поморщилась.

Метро пахло по-особому: металлом, пылью, людьми. И ещё — этим странным не пойми чем, незнакомым, но приятным. «Запахом метро», о котором знают все, кто живёт в Москве.

Все, но не она. Она-то здесь недавно. Для неё здесь всё в новинку: раньше-то Оля бывала в столице только по большим праздникам. Три часа на электричке в одну сторону, пока доберёшься туда и оттуда — почти целый день пройдёт.

Нет, погодите-ка! Какая ещё Москва? Какое метро? Что она здесь делает, почему едет в пыльном вонючем вагоне, который пару секунд назад тормозил, а теперь снова летит через пустоту? Что за силуэты мелькают в темноте тоннеля? Кто эти жуткие люди, что нехорошо присматриваются к ней из разных углов вагона?

Кто она вообще такая?!

Оля распахнула глаза и лихорадочно завертела головой, оглядываясь по сторонам. Мир расплывался, корёжился, становился из привычного и знакомого неясным, уродливым, нелогичным.

Не было никакого метро. И теней тоже не было.

И не поступала она в этот задрипанный вуз в Москве, и не терзалась смутными воспоминаниями, и ничего этого не было, не было, не было! И самой её, этой Оли, усталой, потерянной, одинокой — тоже никогда не было!

И теперь уже не будет.

Левую ладонь пронзило болью. Она подняла руку и увидела, как из широкого пореза на руке стекает на светлый рукав алая струйка.