Ребекка Шеффер - До мозга костей [litres]

– И что ты сделал? – спросила Нита, судорожно сжимая пальцы.

– Я установил правила. Провел черту. Посмотрел на вещи, которые, как мне казалось, заставляли других скатываться в пропасть, и отказался делать их. Я не причиню боли ни моим друзьям, ни моей семье. Или их друзьям. Не буду питаться болью тех, кому меньше пятнадцати лет, даже если это не я сделал им больно. Я не буду ее есть. Не буду питаться болью сексуального характера. – Он поморщился. – Ты спрашивала, почему я никогда не выходил на рынок? В тамошних борделях было полно детей. Это был кошмар. Я не мог выходить туда.

Нита смотрела на дно лодки. Ей стало не по себе. Она заметила бордели на рынке, но даже не задумывалась о них.

В голову внезапно пришла мысль.

– И у тебя есть правило не причинять боль людям, которые ее не чувствуют, да? Вот почему ты не отрезал мне пальцы, когда приказывала Рейес. А позже и Боулдер.

Он моргнул и кивнул.

– Типа того.

– У тебя есть правила относительно убийств? – спросила она.

– Нет. А еще у меня нет правил относительно многих других вещей, которые ты, вероятно, посчитала бы нужными. – Он пожал плечами и одарил ее самоуничижительной улыбкой. – Кроме того, во множестве моих правил очень мало смысла. Включая правило, касающееся плюшевых мишек. Когда я установил свои правила, мне было двенадцать лет, и теперь я очень боюсь их менять. Если я позволю себе перейти одну черту, говоря: «Мне было двенадцать, я не понимал, что делаю», то потом сделаю это еще раз. Я этого не допущу.

Ковит подался вперед, и его лицо оказалось всего в нескольких дюймах от лица Ниты.

– Но знаешь что? Они работают. Я – это я. – На его губах появилась дерзкая улыбка. – Я могу быть сумасшедшим монстром. Но все равно остаюсь собой . Пока.

Нита посмотрела в его темные глаза.

– Ты думаешь, что мне нужны правила.

– Я думаю, что за последние несколько дней ты многое от себя отвергла. Я думаю, что девушка, которая попала сюда неделю назад, никогда бы не попросила меня пытать кого-либо, стрелять в людей или сжигать весь рынок дотла.

Он был прав.

– Я не говорю, что это неправильно. Я здесь не для того, чтобы проповедовать нравственность. – Его улыбка стала злобной. – Но проблема в том, что вместе с нравственностью иногда теряются и другие вещи. Ты не понимаешь, какие вещи для тебя важны, чтобы быть тем человеком, каким ты хочешь быть, и рушишь их без возможности восстановления.

Ковит вздохнул.

– Я только хочу, чтобы ты задумалась о тех чертах, которые, по-твоему, у тебя были раньше. Мне больно смотреть, как ты теряешь себя.

Теряешь себя? Неужели она теряла себя?

Она убила много людей. Просила Ковита подвергнуть человека пыткам. Препарировала женщину, которую убила.

Нита закрыла глаза и решила, что Ковит прав: ей это не нравилось. Оглядываясь назад на свои действия, она видела, что они очень близки к тому, что могла сделать ее мать. А она никогда в жизни не хотела стать такой, как мать.

Нита не понимала, что плачет, пока Ковит не положил руку на ее здоровое плечо.

Вытирая слезы, она посмотрела на него.

– Прости меня.

– За что?

– За то, что просила тебя убивать людей, и думала, что ты это сделаешь.

Он прищурился.

– Тебе не за что просить прощения.

– Спасибо.

Он отпрянул и слабо улыбнулся.

– Пожалуйста.

Сделав глубокий вдох, Нита установила правила для себя. Она больше никогда не перейдет черту. И не из-за совести. Решено.

Часы сменялись один за другим, пока Нита и Ковит по очереди гребли под палящим солнцем. Путь, который занял бы четыре часа на скоростном моторном судне, на допотопной гребной лодке занимал значительно больше времени.

Иногда они разговаривали, но по большей части молчали, пытаясь сохранить во рту влагу.

В какой-то момент, когда солнечный ожог Ниты запульсировал и у нее не хватило энергии, чтобы залечить его, Ковит положил окровавленную руку ей на плечо, и боль мгновенно утихла. Кровь занни была известным болеутоляющим средством, но Нита впервые испытала ее действие на себе. Теперь она понимала, почему эта кровь так востребована на черном рынке.

Чуть позже, когда настал черед Ковита грести, парень внезапно захохотал и чуть не уронил весла в реку.

Нита моргнула и уставилась на него. Его волосы блестели, как в рекламе шампуня, а кожа выглядела так, словно ее обработали в фотошопе. Может, его доконали жара и все еще кровоточащее пулевое ранение?

– Что смешного? – спросила она.