Андрей Дашков - Танатос рулит!

Вскоре странные сны украли у него нечто большее, чем покой. Сам он уже утрачивал связь с действительностью, а кое-что, не имевшее названия, потребовало от него принести в жертву не только все отжившие игрушки, которыми он забавлялся прежде. Он перестал выходить из дома и подолгу, независимо от времени суток, находился в темноте за плотными шторами — теперь мрак был слишком ярок для него и богат видениями. Чужие жизни плескались вокруг него, как вода потопа, но он не озаботился строительством ковчега, на котором он мог бы спастись. Крыса без корабля…

Спустя много дней и ночей, когда неведомая сила сочла его достаточно голодным, злым, ослабевшим и одичавшим для того, что она ему предуготовила, он обнаружил в своей квартире комнату, которой раньше не было. Вход в нее был окаймлен лиловым, а внутри оказалось совершенно пусто, если не считать старого кресла. Удобного, с широкими подлокотниками. Окон не было. Голые стены. Голая единственная лампочка под потолком, едва разгоняющая темноту, зато вполне способная довести тоску до белого каления. Комната явно не предназначалась для жизни. Тогда для чего? Где-то в глубине своего «я» он знал ответ.

Войдя в комнату, он почувствовал себя монахом, потерявшим девственность. Впрочем, речь, конечно, не о целомудрии. Сила сокрушила обеты, данные им прежнему существованию, хотя на первый, да и на какой угодно взгляд, комната не отличалась ничем таким, что угрожало бы преображением.

Он сделал несколько кругов по комнате. Понял, что описывает спираль. Кресло притягивало его. Невыносимая тяжесть навалилась на него. Отчего-то он был уверен: здесь сходили с ума и не такие, как он. Но он не сопротивлялся, а просто уснул. Кажется, еще на ходу. Кажется, еще стоя. А может быть, уже и сидя. Не исключено также, что перед сном он все-таки немного репетировал . Он услышал грохот, затем звук поглуше — как будто что-то тяжелое упало на пол с небольшой высоты.

Потом он вроде бы проснулся, но при этом ощущал себя пропавшим. Стертым до обнаженного сознания. Желая убедиться в обратном, он ощупал себя одной рукой, держа пистолет в другой. Выпуклости и впадины тела складывались в знакомые рельефы (к голове он не прикасался — из отвращения ко всему обезображенному, хоть и не сразу это осознал). Неужели он мертв? Следующей мыслью было: так нечестно. После того как он сделал последний шаг именно для того, чтобы все закончилось, ему впаривали какое-то посмертное дерьмо. Гнилая сделка. И шаг-то оказался не последним, а так себе — очередная дешевая выходка дешевого клоуна.

Вдруг он наткнулся на ключ, лежавший в кармане. «Что бы ни случилось, — сказал он себе, будто кому-то постороннему, за чье дальнейшее существование почему-то опасался, — оружие и ключ должны быть при тебе». Пока получалось.

Он поднял взгляд и увидел коридор, который образовался во время его сна, а может быть, из его сна, а может быть, вместо . Вход в коридор был окаймлен черным. Вход в квартиру (или запасный выход?) еще существовал, но NN уже не помышлял о возвращении к утренним пробежкам, репетициям, кошмарам и прочим якорям, лежащим на дне немого моря. Как был — в старом, затертом до дыр джинсовом костюме и кроссовках, — он шагнул в темноту и почувствовал отрезвляющий холод.

Наступило явное пробуждение.

Какое-то время он двигался наугад в рваном темпе. Параллельные стены направляли его. Воздух не имел ни запаха, ни вкуса. Не ощущая затхлости или влажности, так же как и легчайших дуновений, NN терялся в догадках относительно расположения этого места. Чем дольше он шел, тем больше удалялся от мысли, что все еще находится где-то в доме — в этом случае коридор должен был пронизывать пару кварталов, причем на высоте третьего этажа. Начисто отсутствовали какие-либо источники света, однако сам NN сделался центром сопровождавшего его серого пятна, в пределах которого он сносно «видел».

Во сне ему никогда не приходило в голову проверить подлинность происходящего. Не стал он заниматься бесполезными вещами и сейчас. Чего стоит проверка, которая тоже может присниться? Мозги перемалывали жвачку привычных спекуляций. Память услужливо подсовывала ярлыки вроде «туннельного перехода», «кротовой норы», да и кроличьей заодно — хотя он пока никуда не падал. Он прекрасно осознавал смехотворность и никчемность подобного самообмана. Более того, это становилось утомительным для его покосившейся психики.