Олег Кожин - Игра в куклы [litres]

– Ну, чего встала?! – подбежал Егор. – Шевелись!

Вместо этого Варя откашлялась, подняла оброненную палку и встала плечом к плечу с мальчиком.

– Никуда я без тебя не пойду, – пробормотала она.

– Да иди же ты! – Егор, казалось, искренне развеселился. – Я теперь знаю, что делать. Справлюсь, не дрейфь!

Только сейчас Варя заметила, что часть снежных фигур стоит неподвижно, а разрушенные перестали вылепливать себя. Численность армии уродцев уменьшилась ровно наполовину. У детской площадки растерянно переминался низенький снеговик с торчащими из тела оранжевыми рукавами.

– Иди, – повторил Егор, настойчиво подталкивая ее к дверям. – Не думай о бабе Тоне, не бойся за меня. Ты сейчас важнее нас всех. Если у тебя не выйдет…

Костяшки его побелели, стиснув палку.

– То что? – спросила Варя.

– Лето… – Егор запнулся. – Лето никогда не наступит.

Столько горя и надежды было в этих коротких словах, что Варя не посмела спорить. Сжав на прощание худое плечо, она рванула дверь на себя и вошла в подъезд.

В шестьдесят шестой на звонок домофона не отвечали. Варя наугад пробовала звонить в другие квартиры, но и там никто не снимал трубку. Невыносимо обидно было понимать всю глупость ситуации – пройти сквозь Гиблый Лес, с боем продраться через строй жутких кадавров, чтобы тебя остановила обычная металлическая дверь. Со злости Варя пнула ее ногой. Металл в ответ коротко бомкнул и скрипнул несмазанными петлями.

Варя напрягла слух. Нет, не показалось! Что-то действительно поскрипывало, тихо-тихо: скрип-скрип-скрип, умолкало и вновь – скрип-скрип-скрип. В свете слабой, вымазанной краской лампочки Варя оглядела прихожую и подпрыгнула от радости. Подвальная дверь, деревянная, сплошь залепленная выцветшими объявлениями от управляющей компании, с телефонами сантехника, электрика и охотника на вампиров чуть заметно покачивалась. Висячий замок, чуть свернутый набок, висел на одном ушке.

Скрип стал громче, сердитее, когда дверь открылась настежь. С бешено колотящимся сердцем Варя заглянула в сумрак, где терялись ступени. В лицо пахнуло затхлой сыростью, мокрой землей. Сюда?! Ведь неспроста же все это? Зачем-то привело ее сюда? Разум колебался, но душа, измученная беспокойством за маму, уверенно кричала – да, да, сюда! Нога сама встала на первую ступеньку. Спуск начался.

По правде сказать, ни один подвал, ни одна лестница не могли уходить так далеко. Шаг за шагом каблуки стучали о стертый бетон, а дна видно не было. Изредка встречались рабочие фонари в грязных, забитых дохлыми мухами плафонах. Они ненадолго освещали путь и служили очередным ориентиром. Стоило отойти на несколько метров, как мрак придвигался вплотную, скрадывая пространство и время, и приходилось пробираться на ощупь, ведя пальцами по сырой штукатурке стены. Фонарик на телефоне Варя приберегала на крайний случай. Как знать, сколько предстоит блуждать в этом подземелье, где спуск в подвал длиннее любого эскалатора санкт-петербургского метро?

Оборвалась лестница внезапно. Варя попыталась привычно опустить ногу – и поняла, что ступеней больше нет. Пришло время включить фонарик. Заряд аккумулятора уверенно светился зеленым. Луч на минимальной мощности скользнул по бетонным стенам, высвечивая длинный коридор, уходящий, по счастью, только в одном направлении. Утоптанная земляная твердь мягко скрала звонкое цоканье каблуков.

Свет бежал впереди, освещая дорогу, отражался в лужах под ногами. Изо рта вырывался пар, но под землей было гораздо теплее, чем на улице. К сырости примешался сильный запах плесени. От него хотелось чихать и першило в горле. Пару раз пришлось остановиться, чтобы прокашляться. Спасаясь от удушливого запаха, Варя натянула шарф до самых глаз. Стало немного легче.

Рабочие лампочки попадались и здесь, только гораздо реже. Минуя их, Варя всякий раз радовалась. Пыльные плафоны были для нее маяками, указывающими верный путь. Иногда коридор изгибался, и Варя с замирающим сердцем шагала за угол, ожидая, что вот сейчас единственная дорога разбежится по трем тоннелям, превращаясь в настоящий лабиринт. Но повороты вновь и вновь выводили ее на новую прямую или в комнату с кладовками.

Грубые, сколоченные из горбыля двери лежали сломанные или стояли открытые настежь, не скрывая хлама, что хранили за ними жильцы Дома, – старую посуду, лыжи, санки, велосипедные рамы и подшивки пожелтевших газет, покрытых колониями белой плесени. Замки́ были редким исключением, но всегда блестели свежей смазкой или странными символами, нанесенными светящейся краской. От таких кладовок Варя держалась подальше, и не напрасно. Раз изнутри донесся глухой рык, и что-то большое, громко сопящее зацарапало доски.