Олег Рой - Порог

— Как это, сынок? — растерянно спросила она и почувствовала, как руки ее покрываются мурашками.

— Придет не насовсем, насовсем нельзя, — с трудом объяснил сын, сам, видимо, не до конца понимая, почему отцу нельзя вернуться навсегда. — Но ты не бойся, ладно? Он придет помочь.

Нет, несмотря на то что Господь дал ей самой прикоснуться к потустороннему, наградив ее даром, который принес ей поначалу немало беспокойства, Вере было очень трудно смириться с тем, что ее собственный малыш тоже к этому причастен. Как же ему с этим жить теперь?!

— Мам, ты за меня не бойся, — сказал вдруг Андрюша очень серьезно.

— А ты откуда…

— Я немножко слышу мысли, даже не мысли, а то, что люди чувствуют, и немножко вижу… ну, то, что люди прячут внутри себя, что они даже сами не знают, — объяснил Андрей. — Наверное, я буду врачом. Ну, таким… Чтобы души лечить.

Вера потрясенно замолкла. Нет, сама она мысли не слышала, даже когда приходили «звери»…

— Мам, я успел сказать папе, что я это умею, — сказал сын. — Прошло сколько-то дней, немного, и… папы не стало, он ушел на небо. А тебе сказать еще не успел.

Она молча смотрела на сына, и в ней шевелился небольшой червячок сомнения. Все дети утешают своих мам, все дети любят фантазировать. И даже при том, что Вера сама когда-то обладала даром…

— Мам, это все правда, — совсем по-взрослому мягко сказал ей сын. — И еще папа говорит, чтобы ты ела.

Вера спохватилась. А еще говорят, яйца курицу не учат. Еще как учат. Она будет слушаться сына, потому что он прав. Да, жизнь ее не остановилась, и надо есть, и надо кормить Андрюшку, и надо сделать уборку, и… ждать мужа. Он обещал.

План Бизанкура был крайне простым.

Когда мы хотим вызвать у кого-то доверие, мы просим его о помощи, тем самым как бы предоставив им распоряжаться собой на свое усмотрение.

Поэтому, когда подошел девятый после смерти день, когда душа умершего предстает перед самим Творцом, Бизанкур приехал к кладбищу с самого утра. Подъезжали машины, прибывали люди, одетые в траур, в глубине кладбища кого-то погребали — вдалеке слышался похоронный оркестр. У ворот молчаливые цветочницы продавали свой скорбный товар — искусственные цветы. Живые тоже, но в этом месте они не были призваны радовать.

Жан-Жак вооружился всем своим обаянием, потому что ему предстояло расположить к себе не только Веру, но главным образом ее сына. Благодаря врожденной способности к языкам, он знал русский еще по первому своему появлению в России, но решил оставить легкий акцент — для шарма. Он умел быть милым, когда это было нужно…

Бизанкур придумал трогательную легенду, по которой его мать, француженка, вышедшая замуж за русского повторным браком, очень горевала, потому что его строгий отец, страшно богатый мерзавец, после развода не разрешил не только взять сына с собой в Россию, но даже видеться с ним. И теперь она умерла, но безутешный сын не попал на похороны и, лишь случайно узнав о ее смерти, приехал в Россию, чтобы посетить хотя бы кладбище…

Такая дурацкая история должна была обязательно понравиться сердобольной женщине.

Ивановы приехали к полудню. Жан-Жак увидел их издалека, потому что караулил, не спуская глаз с центрального входа, и уже выучил дорожки, ведущие прямо к могиле главы семейства.

— Это он? Ее сын? — вздрогнул он. — В самом деле урод… Впрочем…

И тут произошла странная метаморфоза, как и с фотографией.

Мальчик шел с Верой за руку и что-то говорил ей, задрав голову. Несмотря на свою поистине странную внешность, он непостижимо копировал черты лиц обоих родителей. Жан-Жак уже прикидывал, какой комплимент он может сделать по поводу ребенка, не задев самолюбия матери. Сказать «Как он похож на вас» было бы не совсем правильно, потому что смахивало на издевательство — Вера оказалась красавицей. Сказать «Вы так непохожи» было бы еще хуже…

Бизанкур собирался следовать своему сценарию, но не зря придумана поговорка «хочешь насмешить Господа, расскажи Ему о своих планах».

С мальчиком произошла непостижимая метаморфоза. Почему-то он перестал казаться ему уродливым. Его внешность притягивала и пугала. Пугала уже не необычностью черт. Глаза. Да, это были Те Самые Глаза . Способные прожечь его, Бизанкура, до самых темных его глубин, до самого дна. Эти глаза знали про него все, и он чувствовал себя не то что раздетым — внезапно освещенным в ночи прожектором. Нет, будущий апостол не смотрел в сторону Жан-Жака, но колени того почему-то неприятно и ватно обмякли, как бывает в кошмарах, когда ты ждешь, что вот сейчас некто, кого ты боишься, повернется к тебе лицом, и тогда тебе точно конец…