Саша Ино - По ступенькам к виселице

Я поморщился, а Дьявол на карте залился небывалым смехом. Вокруг него возникла орда чертят, устраивающих цирковые представления на расписных предметах. В них я хорошо различил человеческие останки.

— Интересно, что мне отдать? — подумал я и к удивлению уловил собственный голос, вырвавшийся из безъязыкого рта.

— Мне нужны твои руки, — проговорила женщина, запихивая острием ножниц голову нового ребенка обратно в себя.

— Но…

Она застонала. И я вспомнил, что мне нужно, во что бы то ни стало пройти на холм.

Я подался вперед к женщине. Ржавые ножницы щелкнули у плеч, мои руки упали в крысиное море и исчезли навеки.

Только карта Дьявола оказалась каким-то чудом в руках женщины. Она торопливо вложила мне ее в нагрудный карман и, громко вскрикнув, сама бросилась к крысам вслед за моим вторым даром Дьяволу.

Я не стал наблюдать кровавое зрелище. Быстро, насколько мог, я взбежал по холму. Отдышался. А холм-то кишел змеями. Они сплетались в тысячи клубков, покрывая землю плотным полотном из гибкой переливающейся чешуи. Я опасливо передвигался вперед, к противоположному спуску. Змеи опутывали ноги, и идти становилось совсем невмоготу.

Внезапно, как по сговору, они стали собираться в центре, формируя из своих извивающихся тел фигуру мужчины в черном балахоне. Черные суровые глаза, неподвижное белое лицо. Он поприветствовал меня поклоном.

Я вздрогнул, но сглотнув ком, тоже кивнул.

— Ты верно знаешь о Третьем даре Дьяволу, — губы мужчины не двинулись, но заупокойный степенный голос ударил по вискам, сжимая их плотным обручем звуков.

— Да, — снова вслух подумал я.

Карта Дьявола отозвалась бурным весельем. Отложив лиру, Дьявол подносил ко мне золотую чашу с пенной кровавой брагой. Его лукавые глаза смеялись надо мной.

— Отдай мне свои очи, — мужчина не заставил себя долго ждать.

Я опустил голову.

— Ну же, — поторопил мужчина, — такие красивые глаза, они должны быть моими.

Я вскинул голову и посмотрел в его лик. Огромная ладонь моментально накрыла мое лицо и две змеи, выросшие из нее, впились в глаза, выгрызая их.

Однако, против всякой логики, зрения я не утратил. Я отчетливо увидел хлынувшие из глазниц фонтаны крови, и как мужчина со звериным оскалом принялся рвать мои глазные яблоки острыми акульими зубами. Захотелось бежать.

Сломя голову, я бросился вниз и несся по лесу, пока легкие не стало сводить спазмами. Я остановился. Оказалось, я стоял около огромной пещеры. У ее входа раздавалось мерное жужжание прялки. Я прошел чуть вперед и увидел косматую старуху, прядущую багровую нить трясущимися скрюченными руками. Ее оборванную одежду покрывал мох, а голову — грибы. Она сразу почуяла запах чужого присутствия и обернулась. Вместо глаз зияли дыры.

— А ты упертый, — произнесла она, не размыкая губ. — Сюда мало, кто доходит.

— Четвертый дар? — устало произнес я и глянул на карту. Как же переменился Дьявол! Он сидел неподвижно, сложив руки на груди, и внимательно вглядывался в меня, будто ожидал решительных действий. Или выжидал…

Старуха расхохоталась.

— Сердце, — произнесла она, сквозь смех и, отбросив пряжу, схватила меня за плечи.

— Я не могу, — прошептал я, делая шаг назад.

— Почему? — удивилась старуха. — Что тебя держит позади? Разве не за этим ты сюда шел… Ты хотел обрести… Так, смотри!

Словно дождавшись ее команды, сотни мертвых мотыльков воспрянули с земли и окружили меня, пробиваясь в тело. И вот у меня уже выросли новые костяные руки, а во рту плясал змеиный язык. Вороньи глаза взирали на мир алым блеском.

— Твое сердце — ничего не стоит, — проговорила старуха, поджимая губы и раскачивая головой на стариковский лад.

— Стоит…

— И чего же? Клубка змей, крысиной возни, мертвых мотыльков и грешного поцелуя? Велико диво.

Я сжал кулаки, но тут же, взглянув на карту, успокоился. Я печально улыбнулся.

— Ведь после четвертого дара Сатане, — осторожно начал я, — дар получу я?

Старуха скрипуче покашляла и быстро кивнула.

— Хорошо, Госпожа мира без Боли, я согласен.

Старуха воздела руки с веретеном к небесам, обрушила его острие мне на грудь. Оно прошло в самое сердце. Ковыряя и выкорчевывая мясо, старуха старательно орудовала своим подручным инструментом. Наконец, непокорная плоть поддалась и, дернув рукой, старуха вырвала сердце на острие веретена. Оно еще билось, но пробитое насквозь, вскоре дернулось последним импульсом жизни и затихло.