Робертсон Дэвис - Чародей [litres]

– Здесь я вас опередил. Я уже сформировал идею своего великого труда. Теперь нужно составить план. Затем придет черед исследований, которые займут очень много времени. О, мне предстоит столько работы, что я, вполне возможно, буду заниматься ею и на десятом десятке, когда вы уже не сможете массировать.

– Такого никогда не случится.

– А это уже я пошутил. Хотите узнать, что я задумал?

– Я очень рада, что у вас есть планы. Если хотите мне рассказать, я послушаю.

– Вы обещаете не говорить об этом ни слова ни одной живой душе?

– Доктор, я хотя бы единожды разболтала то, что вы поверили мне как тайну? Вы меня обижаете.

– Простите, Крис. Я знаю, что вы не болтливы. Но моя идея настолько необычна, настолько масштабна, настолько потрясающа – я знаю, что, если она выйдет наружу, ее кто-нибудь обязательно украдет. Это не что иное, как великий следующий шаг в деле литературной критики.

– Можете не беспокоиться за свой секрет. Я ничего не знаю о литературной критике.

– О, но вы не можете не знать. Сейчас об этом пишут во всех газетах и журналах. Популяризация новейшей великой идеи, так сказать. Вы, конечно, слышали о деконструкционизме?

– Ни слова. Как выражается мисс Тодхантер, ни единого писка.

– Совершенно не понимаю, как можно жить в такой изоляции. Ну, не важно. Деконструкция – новый способ разбора книг. Она пришла из Франции, как и многие другие блестящие короткоживущие идеи. Вот в чем она заключается: вы берете книгу, читаете ее, и что она для вас значит?

– Ну, то, что в ней написано, я полагаю.

– Совершенно неверно. Важно не то, что написано в книге, а то, что скажете вы о том, что написано в книге.

– Но если я дура и не поняла, что там написано?

– Это совершенно не важно. Теория деконструкционизма утверждает, что собственно в тексте книги не содержится никаких смыслов; ими обладают только различные виртуальные тексты, создаваемые читателями в поисках смысла, даже если тексты разных читателей противоречат друг другу. В любом случае вы и вообще обычные читатели тут ни при чем. Это все для элиты. Критический bon ton [90] Хороший тон (фр.) . . Когда деконструкционист произносит слово «читатель», он подразумевает кого-то вроде себя. Обычный читатель не имеет никакого значения.

– Доктор, я ничего не поняла.

– Я об этом в том числе и говорю. Деконструкция несет с собой освежающее отсутствие уверенности практически во всем. Попробую объяснить еще раз. Этот метод критики отвергает все, что считалось важным в традиционной критике, – биографию, историю литературы, филологию. Они все должны уступить очень пристальному формальному исследованию и истолковательной оценке собственно текста книги, исследованию смыслов во всех видах литературной экспрессии, непосредственно воспринимаемой информированным современным читателем. Ну, поняли?

– Нет. Вы этим собираетесь заниматься?

– О боже, нет, конечно! Моя идея совершенно другая, но не менее революционная. Она изменит литературу навсегда и потребует новых разработок и комментариев на основе литературы прошлого. Вся братия критиков будет трудиться не покладая рук по меньшей мере два столетия.

– Ага. Да-да. Кажется, начинаю понимать.

– Как вы можете понимать, если я вам еще ничего не рассказал? О, я понял. Я вижу по вашим глазам, мой старый друг. Вы решили, что я сошел с ума.

– Ну…

– Мания величия? Инфляция эго? Что-то в этом роде?

– Я ожидала, что любая ваша крупная идея будет как-то связана с трудом всей вашей жизни. Но вы, кажется, решили бросить медицину и заделаться воздыхателем литературы.

– Но эта идея в самом деле связана с моей работой. Проистекает из нее непосредственно. Давайте я все-таки расскажу о ней в общих чертах.

– Да, это будет лучше всего.

– Вы когда-то рассказывали, что читали много исторических трудов?

– Я много лет изучала Шпенглера. Он идеально подходит к моему характеру. Конечно, иногда – в летнем отпуске, когда хочется чего-нибудь полегче, – я читаю Тойнби; он очень хорошо пишет, и его уклон в религию принес отличные плоды.

– Когда перед вами разворачивалась история судьбы человечества, вы не испытывали желания узнать больше об анамнезе тех, кто коренным образом повлиял на эту судьбу?

– Нет. Для меня это звучит слишком романтично.

– Да полно вам: судьба человечества прямо связана с болезнями и расстройствами тех, кто ее вершит. Разве вам не хочется знать больше о геморрое Наполеона?