Сьюзен Хилл - Смерть под маской [litres]

Вот только Оливера там не было. Он, как сказали, опять отправился искать меня, словно обезумевший проскочил мимо ночного портье вскоре после полуночи. Поначалу никто не сообщал, что видел его, но в тот же день попозже полиция, переключившись (не без раздражения по адресу «злополучных приезжих») на его поиски, сообщила, что один гондольер, ранним утром прибиравший свою лодку, вроде бы видел человека, похожего по описанию на Оливера. Поначалу я не поверила, что это Оливер. Сообщалось, что двое мужчин крепко держали его за руки и против воли заставили сесть в гондолу, стоявшую поодаль. Оливер был бы один.

В полиции отнеслись к этим сведениям серьезнее, однако не понимали, зачем тем мужчинам понадобилось увозить куда-то Оливера против его воли. Богатым он не выглядел, гостиница наша была достаточно скромной, бумажник его остался в номере, а часы, которые он всегда носил, стоили недорого.

Всяческие домыслы о похищении, выкупе и мафии я отмела. Итальянская полиция, похоже, одержима и тем, и другим, и третьим, однако я знала, как далеки они от истины.

Я знала. Я знаю.

Я прочла оставленные Оливером записи. Дважды прочла, от первого до последнего слова, неторопливо и внимательно, пытаясь найти адресованное мне объяснение.

В Лондон я вернулась одна.

Это было две недели назад. Ничего не изменилось. Никаких известий. В первые несколько дней венецианская полиция связывалась со мной по телефону. Инспектор хорошо изъяснялся по-английски.

– Синьора, мы пересмотрели свое мнение. Этот человек, которого гондольер видел с другими… полагаем, он не мог быть вашим мужем. Скорее всего, он поскользнулся и упал в Большой канал. Гулял он в темноте, а земля там часто влажная.

– Но вы ведь нашли его тело?

– Нет, пока не нашли. Но, конечно, тело вынесет рано или поздно, и мы сразу же с вами свяжемся.

– Я должна буду приехать на опознание?

– Si. Мне это прискорбно говорить, но да, это необходимо.

Я поблагодарила его и заплакала. Рыдала, наверное, несколько часов, пока тело не заныло, не разболелось горло и слез больше не осталось. Ужас охватывал меня при мысли, что придется вернуться в Венецию и увидеть мертвое тело Оливера. Мне рассказывали, как выглядят утопленники.

Я решила возвратиться к работе, хотя бы кабинетной, – следовало чем-то занять свой мозг. Для меня было облегчением часами продираться сквозь замысловатую юридическую фразеологию. Стоило мыслям обратиться к Венеции, черным мерзким водам Большого канала, к моему туда перелету, как я уходила и шагами мерила милю за милей улицы Лондона, стараясь измотать себя усталостью.

Два дня назад я прошлась от Линкольнс-Инн до квартиры, где мы жили. Рука все еще немного побаливала, и я решила принять какое-нибудь болеутоляющее посильнее и попытаться уснуть. Входящие вызовы были переадресованы на телефон в моем кабинете, а когда я уходила – на мобильный, так что звонка из полиции я бы не пропустила.

Консьерж сообщил, что получил для нас посылку и отнес ее наверх, поставив у двери. Я ничего не ждала и с горечью увидела, что посылка отправлена на имя Оливера. Сверху к посылке был прилеплен конверт. Все это доставил курьер.

Я внесла ее в квартиру. Солнце светило в высокие окна. Раскрыв одно из них, я услышала, как заливается трелями сидевший на платане черный дрозд. Сняла пальто и просмотрела остальную почту, в которой не оказалось ничего интересного. Для Оливера ничего не было.

Я отлепила конверт от посылки и вскрыла его. Понимаете, к тому времени я уже не верила, что когда-нибудь Оливер вернется и сам его вскроет. Оливер был мертв. Утонул. Пройдет немного времени, и я увижу это собственными глазами.

Письмо пришло из адвокатской фирмы в Кембридже. К нему был приложен чек на тысячу фунтов, оставленных Оливеру его старым наставником Тео на покупку подарка. Прежде чем читать дальше, пришлось утереть слезы, а после узнать, что к письму прилагается предмет, который доктор Пармиттер также отписал в завещании Оливеру.

Это было весьма странно, но, снимая коричневую обертку, я и представления не имела, что за предмет может быть в посылке. А следовало бы догадаться, конечно же, следовало. Нужно было, не вскрывая, отнести эту посылку вниз к печи для сжигания мусора и уничтожить. Или в клочки располосовать ножом.

Вместо этого я сняла последнюю оберточную бумагу и взглянула на ту самую венецианскую картину.

Сердце мое замерло и пальцы онемели, когда я – совершенно безошибочно – почувствовала едва уловимый запах свежей масляной краски.