Петернелл ван Арсдейл - Пожиратели душ

Мужчины разом принялись кричать, чтобы им открыли. Со своего поста на дозорной башне Мадог кликнул ночного сторожа, чтобы тот отпер замок, и сообщил, что Керис нашлась. Об Алис он умолчал. Вероятно, у него не нашлось слов.

Ворота открылись, и прибывших сразу же окружила толпа. Люди размахивали руками, отовсюду неслись громкие крики, высоко поднятые фонари освещали лицо Керис. По мере того как среди деревенских разносилась молва, народ только прибывал, но как только появился верховный старейшина, толпа почтительно расступилась. Алис пришло в голову, что, знай они, как на самом деле обстоят дела, вряд ли осмелились бы они подойти так близко из опасения, что Алис попытается сожрать разом все их души.

Керис сняли с лошади Риса, и она сразу же попала в мощные объятия мистрис Майлс. На взгляд Алис, Керис прекрасно выглядела, но позволила нести себя на руках, будто ей было дурно, и упала на широкую грудь матери. Старейшина Майлс распорядился отвести дочь домой. Алис заметила, что мистрис Майлс кусает губы – так ей хотелось занять место среди старейшин. Она бросила на мужа угрюмый взгляд, и они вместе с Керис отправились домой. Остальные жены восприняли их уход как сигнал расходиться и только бросали через плечо любопытствующие взгляды на Алис.

Алис испытывала странное чувство отстраненности. Голоса доносились приглушенно, и даже стоявшие рядом с ней люди и находившиеся вблизи предметы казались далекими, как будто окружающий мир отстранялся от нее. Она видела, как мужчины столпились вокруг Риса. Пока он говорил, остальные бросали на нее взгляды, хватались за грудь, вздергивали брови и широко разевали рты. Верховный старейшина был единственным, кто стоял неподвижно и никак не реагировал на происходящее, являя собой островок спокойствия. Во время рассказа Риса старейшина сверлил Алис пристальным взглядом.

– Забросать ее камнями! Сжечь! Утопить! Стереть в порошок! – неслось поверх общего гвалта.

– Мы будем судить ее при свете дня, – объявил верховный старейшина. – А пока надо запереть ее в подвале, где она никому не сможет причинить вред.

Мужчины переглянулись, потом один заговорил. Это был старейшина Йетс, самый пожилой из них.

– В чей же подвал мы ее посадим? Нельзя оставлять ее в доме, где есть дети. Иначе она заколдует их. А другие сироты Гвениса могут поддаться соблазну освободить ее.

Старейшина Коуч взял слово:

– А почему не у ее приемных родителей? Это их наказание, не наше. Пусть заберут ее.

Остальные старейшины согласно покивали и принялись что-то бубнить.

– Не имеет значения где, – сказал верховный старейшина, – если ее надежно охраняют. Старейшина Йетс, вверяю ее в ваши умелые руки. – С этими словами верховный, кивнув остальным, повернулся и ушел.

Рис проследил взглядом за отцом и повернулся к Алис:

– Завтра в это время ты умрешь.

Алис почувствовала в его тоне подспудную неуверенность, как будто он надеялся, что желаемое может совершиться только благодаря его словам.

– Не следует разговаривать с ведьмами, – заявил старейшина Йетс. Он сильно горбился, словно голова под тяжестью прожитых лет стремилась достать до колен. Он взглянул на Алис из-под мохнатых бровей. – Алек, ты пойдешь к ее родителям и расскажешь брату Аргайлу о том, что произошло. Пусть откроет погреб и подготовится. Старейшина Коуч, предупреди Вона и Сэйера, они будут охранять ее в эту ночь. Все остальные по домам.

Вон и Сэйер, безликие и тупые часовые из дневной смены, не отличались жестокостью. Впрочем, думала Алис, не все ли равно, кто будет охранять ее. Они наверху, а она внизу. Потом ее осудят и признают виновной. При этой мысли сердце застыло, будто обуревающую Алис панику закупорили в сосуде. Слишком много чувств на нее обрушилось, и душа просто закрылась и ничего больше не воспринимала.

Алек потянул ее вперед, в сторону дома. Они двигались медленно, приноравливаясь к шагам старейшины Йетса. Алис хотелось только согреться и избавиться от тряпки, стянувшей ей рот. Впереди темноту прорезала полоска желтого света: дверь их дома была открыта. Старейшина Йетс вошел первым и сразу попятился, чтобы пропустить остальных. Алек, входя, столкнулся с Воном и Сэйером, и они, в свою очередь, неуверенно посторонились, не зная, куда пристроить собственные конечности. Знакомая комната произвела на Алис странное впечатление. Там было слишком много народу, пахло кожей и сырой шерстью. Отец в одной рубашке и рабочих штанах, непричесанный, стоял спиной к очагу, где едва теплился огонь, слишком слабый, чтобы на нем можно было готовить еду. Матери не было видно. Дверь в спальню оставалась закрытой. «Мать! Мать!» – звала про себя Алис. Корень все еще был при ней. Отец здесь, а Мать – по другую сторону двери, и у Алис нет никакой возможности передать им то, в чем Мать нуждается больше всего. Все оказалось напрасно: боль, надежда. Ничего нельзя сделать. Если Алис попытается передать Отцу корень, она только обречет его на ту же участь, что уготована ей. Даже если Отец скажет, что ничего не знал, в самом обладании корнем увидят доказательство того, что Алис – ведьма. А может, к ведьмам причислят и Мать, если решат поинтересоваться, откуда Алис взяла корень. Им стоит только поднять крышку погреба и пошарить по горшкам. Сердце Алис снова откупорилось, и ужас, горе и гнев разом нахлынули на нее. Отец стоял неподвижно; он будто видел нечто настолько страшное, что не осталось ни слов, ни способности действовать. Алис отчаянно хотелось поговорить с Матерью, рассказать, как она старалась выполнить ее просьбу.