Дмитрий Тихонов - Чертовы пальцы (сборник)

День рожденья дочери, да? Только это уже второй, на котором ее не будет. Только это уже семьсот тридцатый день нескончаемой, выжигающей внутренности тоски. Семьсот тридцать раз Артем просыпался со слезами на лице. Алена, Аленка, Аленушка осталась бы жива, справься он в тот вечер с собой. Всего и надо было – оказаться сильнее тяги к выпивке или хотя бы выполнить данное жене по телефону обещание и вызвать такси в кафе, где дочь справляла день рождения с подругами.

С тех пор он не знал покоя. Утро за утром Артем пристально смотрел в зеркало, пытаясь в отражении разглядеть настоящего себя, счастливого себя, живого себя. Однако там была только кожа, натянутая на кости. Время вокруг шло по-прежнему. Но внутри Артема оно замерло, и он понятия не имел, как запустить эту долбаную хрень заново.

Но вот – достаточно одного удара по башке, чтобы мир вновь заработал, обрел краски. И теперь столь долгожданный, так внезапно обретенный покой забирали у него всего пару часов спустя.

– Ты позабыл свой грех, – сказал владыка леса, и в Артемовом голосе, которым он это произнес, слышались нотки уважения. – Пришел с чистым сердцем, стремясь охранить чужое дитя. Откуда тебе было знать, что я уже провел его в свои золотые чертоги? Ты поступил не как зверь, а потому я сжалюсь над тобой, и мои прекрасные дочери наградят тебя тем, о чем просишь. Прощай, человек.

Речь оборвалась, растаяв прозрачным эхом. Артем стоял между лесом и заброшенным садовым участком. В нескольких метрах от него на старых качелях коченело тело мальчика. Тишина была абсолютной: ветер стих, и сосны больше не скрипели, опасаясь гнева хозяина. Чаща застыла, и только в тенях среди ветвей старой ольхи беззвучно шевелились темные, едва различимые силуэты. Обжигающе-холодные взгляды скользили по лицу и телу Артема, но он не отводил глаз. Он ждал, когда дочери лесного царя спустятся к нему, ждал их тонких, словно сучья, рук и пальцев с острыми звериными когтями. Ждал, надеясь в последний момент перед дарованным ему покоем увидеть среди покрытых корой лиц одно-единственное, имевшее значение.

То самое, бесконечно дорогое.

Солнце, еще в полдень жарившее по-летнему, у горизонта совсем растеряло пыл. Через все небо за ним, словно стая голодных волков, тянулись косматые вылинявшие тучи. С реки веяло влажной стынью, и всадник, мчавшийся по обрывистому берегу, ежился от холода, несмотря на овчинные шаровары и армяк из плотного сукна. Увести коня от реки он не решался – боялся заплутать в приближающихся сумерках, потерять драгоценное время среди рощиц, балок и стариц, меж которых петлял Старший Ягак подобно бьющейся в агонии змее. Слишком уж много лет минуло с тех пор, как ему довелось ехать этим путем в последний раз.

Всадник был худ, коротко острижен. Жиденькая бороденка свисала на грудь, утяжеленная парой железных бусин. Обветренное, казавшееся медным под закатными лучами лицо покрывали страшные, уродливо зажившие отметины бунтовщика и каторжника: вырванные ноздри да три клейма в виде особых букв на лбу и обеих щеках. С таким лицом он мог открыто путешествовать лишь здесь, в предгорьях Клятого хребта, под боком у огромной, сонной, уставшей расползаться империи, когда-то и оставившей ему на память эти знаки. Всего полтора дня пути на запад – и первый же попавшийся навстречу батрак побежит докладывать старосте или уряднику о висельнике с искромсанной рожей, свободно разгуливающем по округе. А уж если наткнуться на казачий разъезд, считай, пропал – без разговоров поднимут на пики да бросят в канаву подыхать, как безродную псину.

Здесь же, на берегах Старшего Ягака и его дочерей, между восточными крепостицами империи и жуткими Клятыми горами, никому не было дела до чужих лиц. Здесь стоило опасаться совсем иного. Бродили по увалам лихие безбожные люди, готовые зарезать не то что за лошадь и добротную одежу, а за один лишь косой взгляд, да в темных влажных оврагах и распадках поджидали путников твари, которым не сыскать имен в человечьем языке. Потому и висела за спиной фузея, и тянулась через грудь берендейка с готовыми к использованию зарядцами, и сабля болталась на поясе с левого боку. Потому и спешил всадник, что с наступлением темноты шансов добраться до укрытия целым и невредимым почти не оставалось. Эти края не любили одиночек.

Несколько лет назад – он пытался счесть, когда все началось, но получалось плохо, – на Старшем Ягаке объявился человек, бросивший империи вызов, и отроги Клятых гор вскипели от народа, желавшего воли. Недовольные начальством казаки, беглые каторжане и солдаты, обиженные непомерными поборами крестьяне, воры, разорившиеся дворяне и еретики – все они явились на зов, обреченные на поражение, но безрассудно верящие в победу, и назвали эти земли Безбожным царством, потому что здесь молния не поражала человека, нарушившего клятву, данную Господним Именем, анафема, произнесенная попом, не повергала наземь в корчах, лишая рассудка, и молитвы тоже оставались всего лишь словами.