Андрей Агафонов: Черная моль [CB]

Граф зевает.

— Я не понимаю, — холодно улыбается метрдотель, — синьора, нон каписко, синьора!

Она набирает в рот воздух, но тут метрдотель кивает за спину и с кошачьей грацией даёт американке пощечину. По бокам ошеломленной гостьи вырастают двое внушительных бугаев с матовыми коричневыми лицами. Они хватают ее под локти и практически выносят из ресторана. Возвращаясь обратно, один насмешливо бросает:

— Уна лесбика де мерда, таччи суа…э ди тутти и янки…

— Дорогая, ты закончила? — граф благодушно поворачивается к жене. — Нам пора.

— О, мой Паоло! — графиня откладывает томик и встаёт навстречу гостю, — вина?

Сегодня он одет иначе, черная шелковая рубашка на груди расстёгнута, длинные волосы заброшены назад в красивом, явно художественном беспорядке. Белые тонкие брюки отлично сидят. Графиня склоняет голову чуть набок. В ее розовом ушке колеблется сережка, похожая на готовую оторваться каплю расплавленного серебра.

Паоло принимает вино, Хелена смотрит, как его пальцы обхватывают бокал. Крепко и уверенно. Он делает глоток и закатывает глаза:

— Хелен, — с мягкой укоризной, — почему не Примитиво?

— Люблю испанцев, — улыбается графиня, садясь. — Инквизиция всегда меня интриговала. Понимали толк в вине и крови.

— Конечно, — легко соглашается Паоло и шутливо складывает ладони: — К вящей славе Божьей.

— Вы религиозны?

— О да. Но не как Лойола.

— Расскажите.

— Вам будет скучно!

— Паоло, милый, — графиня как будто слегка рассержена, — я ведь не официантка. Но как хотите…

— Хелен, — он садится на оттоманку рядом с ней. — Вы когда-нибудь слышали об Opus Dei?

Она фыркает.

— Ну да… учитывая, где вы живете, думаю, слышали. — Учитывая, где я живу? И только? — графиня демонстративно оглядывает бесконечно высокие книжные стеллажи, окружающие их с Паоло.

Стук спасательной шлюпки о причал. Стоны беженцев. Некоторые стонут чересчур экспрессивно. Глаза встречающих, женщин без возраста в бесформенной одежде, переполнены слезами.

— Бенвенуто! Вэлкам! — протягивает руку очередному беженцу эмиссарша Евросоюза.

Тот злобно отпихивает ее руку, с легкостью, непредставимой для его грузной фигуры, запрыгивает на причал и на глазах у равнодушных полицейских сворачивает в лабиринт контейнеров, ждущих погрузки.

— Хорошо, а что в этом… во всем этом… такого уж замечательного? Объясните мне, Паоло, если бы вы не верили, вы были бы хуже, чем сейчас? Вы бы готовили хуже, чем сейчас? Вам не кажется, что вы просто навесили на себя что-то лишнее… кстати, вы же вериги не носите?

— Нет, Хелен, — они спорят уже давно, Паоло разгорячился, — и самобичеванием не занимаюсь, раз уж вы об этом.

— А целибат? — она прищуривается.

— Это очень… упрощенное представление! Вы же умная женщина!

— Спасибо, — она насмешливо кивает.

Он вскакивает, собираясь уйти.

— Еще вина? — небрежно интересуется графиня.

Он вздыхает. Смотрит с укоризной. Она отвечает совершенно невинным взглядом.

Давешний беженец идет по виа Маргутта. Прежние обмотки сменила униформа туриста — черные очки, светлые полотняные штаны, футболка, парусиновый жилет со множеством карманов, бейсболка. На шее болтается дорогая Лейка.

Он поднимается по ярко освещенным ступеням к дверям отеля.

— Синьор? — улыбается красными губами девушка в черном платье.

— Синьор Джакомо ди Колонна, — брюзгливо роняет беженец, — у меня забронирован люкс с окном во двор.

— Вы без багажа? — она протягивает ему конверт с пластиковым ключом от номера, но рука замирает в воздухе.

— Он приедет позже, — гость замечает маневр с ключом и снимает очки. В широко расставленных зеленых глазах пляшут огни вечернего Рима, — что-то не так?

— Бенвенуто, синьор ди Колонна! — Она отдает ему конверт.

— А я не понимаю, когда люди говорят: «мы — католики!», потому что они молятся, а потом выходят на улицу и тут же забывают об этом. Вы можете молиться, поститься, носить власяницу, но в вас нет веры, если вне всего этого вы не христианин. Если вот здесь вы — верите, а здесь — просто живете. Если вы любите вино, вы любите его всегда. Если вы любите Христа, вы любите его всегда.

Паоло оживленно жестикулирует. Елена любуется его жестами. Любуется им.

— И моя работа, раз уж вы спросили (она закатывает глаза), это и есть молитва, это мое дело, которое я делаю на глазах у Бога, и мне стыдно было бы делать его хуже, чем я могу.