Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Я тут же отдернул руку от «Джимми» и вытащил из заднего кармана чистый белый носовой платок отца.

Он принял платок левой рукой, а правой потянул мою ладонь назад, к «Джимми».

– У тебя здорово выходит, – шепнул он.

«Джимми» в руке стал горячим и слегка липким. И таким толстым, что пальцев вокруг не сомкнуть. В голове загудело.

– Джимми и есть твой секрет? – только и сумел выговорить я.

– Нет, секрет будет потом.

– А можно уже отпустить?

– Только посмей – на кусочки порежу, – сказал он.

Я замер от ужаса. Тогда он взъерошил мне волосы и прошептал:

– Эй, ты чего, шуток не понимаешь? Мне с тобой сейчас просто здорово. Ты – лучший парнишка в мире. Знал бы, как это приятно – и самому бы захотелось…

Время тянулось без конца. Казалось, Алан Лэдд выходит из такси целую вечность, но вдруг «Стэн» резко выгнул спину, зажмурился, сморщился, задергался всем телом и прошептал:

– Гляди!

От изумления не в силах остановиться, я сжал в руке «Джимми» и увидел, как из него на белый носовой платок течет, брызжет густое, тягучее желтоватое молоко. Казалось, ему не будет конца. От этого густого молока пахло чем-то совершенно необычным, и в то же время странно знакомым, будто из туалета или от гнойника. «Стэн» перевел дух, свернул носовой платок, запихнул обмякшего «Джимми» в штаны, наклонился и чмокнул меня в макушку. Наверное, я чуть в обморок не упал. Казалось, жизнь кончилась – легко, бессмысленно, в один миг. Казалось, я до сих пор чувствую, как он пульсирует в ладони…

Когда мне пришло время отправляться домой, он раскрыл свой секрет: его настоящее имя – не Стэн, а Джимми. Просто он решил не спешить называть настоящего имени, пока не убедится, что мне можно доверять.

– До завтра, – сказал он, погладив меня по щеке. – Завтра увидимся. Но ты ни о чем не беспокойся. Я тебе видишь, как верю – настоящее имя назвал. А ты поверил, что я тебе дурного не сделаю – я и не сделал. Теперь придется нам с тобой друг другу верить – что ни один обо всем этом не проболтается, иначе нас обоих ждет куча неприятностей.

– Я никому не скажу, – пообещал я.

– Я люблю тебя.

– Люблю, да еще как.

– Теперь у нас с тобой общий секрет, – сказал он, складывая носовой платок вчетверо и запихивая мне в карман. – Большую любовь вообще надо держать в секрете. Особенно когда мальчик с мужчиной вот так знакомятся, учатся доставлять друг другу радость и становятся добрыми, любящими друзьями. Такое мало кто из людей способен понять, и потому нашу дружбу надо беречь. Как выйдешь отсюда, забудь обо всем, что случилось. Не то… люди – они такие. Обоим нам несдобровать.

Выйдя из зала, я помнил только путаницу «Чикагского предела» – как история резко рванула вперед, пропуская целых персонажей и целые эпизоды, да как актеры подолгу шевелили губами, не говоря ни слова. А еще точно помнил, как Алан Лэдд вышел из такси и взглянул с экрана прямо мне в глаза, узнавая меня.

Мать заметила, что выгляжу я бледновато, а отец сказал, что все это – от недостатка физических упражнений. Близнецы ненадолго подняли взгляды от мисок и снова принялись набивать рты макаронами с сыром.

– А ты бывал когда-нибудь в Чикаго? – спросил я отца.

Тот, в свою очередь, спросил, какое мне до этого дело.

– А с киноактерами когда-нибудь был знаком? – не унимался я.

– Должно быть, у парнишки жар, – сказал отец.

Близнецы захихикали.

В ту ночь ко мне в спальню пришли Алан Лэдд с Донной Рид. Вошли, двигаясь плавно, красиво, как на экране, и опустились на колени возле моей койки. И улыбнулись мне. И заговорили – мягко, убаюкивающе.

– Я видел, сегодня ты кое-что пропустил, – сказал Алан. – Но ни о чем не тревожься. Я о тебе позабочусь.

– Знаю, – сказал я. – Я – ваш поклонник номер один.

Тут дверь с легким скрипом отворилась, и в спальню заглянула мать. Алан с Донной улыбнулись и встали, освободив ей путь к моей койке.

– Все еще не спишь? – спросила мать.

Я кивнул.

– Ты хорошо себя чувствуешь, милый?

Я снова кивнул, боясь одного – что Алан с Донной уйдут, если она задержится надолго.

– А у меня есть для тебя сюрприз, – сказала мать. – На следующей неделе, в субботу, возьму тебя с братьями покататься на пароме через все озеро Мичиган. Поедем большой компанией. То-то повеселимся!

Да, это было бы здорово. Пожалуй, мне это нравилось.

– Я всю прошлую ночь и все утро тебя вспоминал.

Войдя в холл, я увидел его на мягкой скамейке, куда билетеры присаживались перекурить. Он сидел, наклонившись вперед, упершись локтями в колени, подпирая ладонями подбородок и глядя в сторону входных дверей. Из бокового кармана его пиджака торчала металлическая пробка плоской бутылки. Рядом на скамье лежал какой-то сверток в бурой оберточной бумаге. Он подмигнул мне, кивнул в сторону зала, поднялся и прошел внутрь, всем видом показывая, будто со мной не знаком. Но я был уверен, что он окажется у самой двери – будет сидеть в середине последнего ряда, поджидая меня. Я подал скучающему билетеру входной билет, тот разорвал билет пополам и вернул мне корешок. Теперь я вспомнил все, что случилось вчера, будто никогда и не забывал об этом. Внутри все затряслось. Все цвета в холле – и красные стены, и потертая позолота – казались намного ярче, чем образ, сохранившийся в памяти. Из буфета потянуло попкорном и кипящим в автомате сливочным маслом. Ноги сами собой прошагали целую милю по шипящему коричневому ковру, мимо прилавка с леденцами.