Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

– Если в доме нету денег – привяжите к жопе веник!

Раздумывая над ее сакральным смыслом, я тоже натянул старое пальтишко взамен оскверненной Люцифером куртки, чмокнул в плечико спящую Настю (утром, когда я ввалился весь в собачьей ссанине и разбудил ее, она отказалась со мной разговаривать и демонстративно отвернулась к стене), а потом потащился в прокуратуру.

9.30. Денег на проезд нет – отдал майору последние, дурья башка! А зайцем ехать как-то стыдно – я же все-таки работник прокуратуры, хоть и отстраненный от дел. Поэтому на службу приходится чесать пешком (сущая ерунда – всего-то пятнадцать остановок!). Чтобы хоть немного развеселиться, я пою голосом популярного исполнителя Льва Лещенко:

Прохожие шарахаются. Очень уж хреново поет Лещенко. Пыхтит, задыхается и поминутно хватается за урчащий после дрянного завтрака живот.

До работы я так и не дохожу. Ноги сами собой приносят меня в винно-водочный магазин. В ходе тщательного обыска карманов сокрытых там денежных средств обнаружить не удается. Зато попадается квитанция за медобслуживание в вытрезвителе, где мне посчастливилось побывать на днях. Но на нее, понятное дело, бухлишка не купить. Приходится ждать каких-нибудь спонсоров, так сказать – меценатов…

День второй

7.00. Подъем.

7.30. Подъем.

8.00. Подъем.

8.30. С трудом отрываю гудящую башку от подушки, а зад – от матраса и, покачиваясь, словно маятник метронома, тащусь в ванную. Прохладный душ не приносит обычного облегчения: сонливость и тошнота не проходят. С кем это я вчера пил? Ни хрена не помню. Какие-то гнусные морды потомственных унтерменшей…

9.00. Вкушать фондю и устрицы, запивая их Каберне Совиньон урожая 1950 года, мне в ближайшее время не грозит – моя «зряплата», как я называл ее в редкие минуты благодушного настроения, по-прежнему находится в потных ручонках Сидора Карпыча. Но все же я не ожидал, что в моем стареньком трясучем холодильнике может быть настолько пусто. Насти тоже нет. Но, что еще хуже, нет и туалетной бумаги в моем тесном совмещенном санузле. Она, как водится, закончилась в самые неподходящий момент – когда у меня, как назло, прихватило брюхо после вчерашних неумеренных возлияний без единой крошки закуси. Кое-как перетерпев спазмы, я оделся и потащил свой измученный организм в универсам.

9.15. Пробегавшая мимо подъезда стая собак – здоровенных уличных кабысдохов, – едва завидев меня, бросилась в мою сторону. Ну чего им всем от меня надо? Сначала птицы, потом шавло это! Чертовы твари окружили меня, тыкались носами, терлись, пачкали одежду. Одна большая сука встала на задние лапы, положила передние мне на плечи и попыталась повалить. Мне стало страшно. Но потом я догадался: Люцифер, скотина! От меня до сих пор таращило его запахом. Сам я его почти не ощущал, но мой нос – не чета этим черным глянцевым нюхалам. Я еле отделался от блохастых шавок. Ничего, в следующий раз угощу вас целебным крысиным ядом, суки, не пожалею кило колбасы на это дело! Побежите у меня вверх по радуге в страну Вечных Помоек!

9.20. Туалетной бумаги в магазине нет от слова «ни хрена». Есть только продавщица в замызганном халате, вяло матюгающая очередь, бурлящую священным негодованием. Слово «дефицит», которого еще относительно недавно и не слышал никто, теперь научилась правильно выговаривать даже древняя, как дерьмо мамонта, бабка с клюкой, затертая в самом хвосте очереди подобно ледоколу «Челюскин» во льдах. Я смачно плюю на пол и даже не пытаюсь пристраиваться к ее худосочному заду в надежде урвать хотя бы пачку твердокаменных советских пельменей. Кстати, это избавляет меня и от необходимости искать туалетную бумагу. При таком рационе она мне скоро вообще не понадобится.

11.00. «Вставай, уже одиннадцать!» – так в народе прозвали памятник на центральной площади нашего города. Вообще-то он изображает двоих революционеров, один из которых смертельно ранен, а другой наклонился над ним, чтобы принять из слабеющих рук товарища красный флаг. Но с тех пор как в начале 70-х годов винно-водочные отделы стали открывать много позже остальных предприятий торговли, в 11 часов дня, местные острословы наградили борцов революции несмываемым клеймом главных алкоголиков города. Символ алкоголизма гордо возвышается возле недостроенного, похожего на гнилой зуб Дома Советов памятником всем, кто каждое утро страждет в матерящихся, воняющих перегаром очередях.